Линейная война следы грозы двенадцатого года – ОТ НЕМАНА ДО МОСКВЫ И ОБРАТНО

­    Накануне 200-летия войны 1812 года мне подумалось: а ведь почти за полвека жизни я увидел уже почти все наиболее значительные места, которых эта война коснулась. И не так уж это  трудно  –  она  была,  пожалуй,  единственной  в  истории  России  линейной  войной.  То  есть  пронёсшейся сотнями тысяч воюющих с обеих сторон людей вдоль одной дороги – от западной границы империи к Москве и обратно. В этой полосе шли армии, гремели сражения, действовали партизаны, осталось огромное количество жертв и разрушений, но по обеим сторонам от неё уже через  150–200  километров  военных  действий  фактически не было. Дорога войны в основном совпадает со Смоленской и её продолжениями – дорогами на Витебск, Минск, Вильнюс, Гродно, до пограничного тогда Немана.Попробую  вспомнить  всё,  что видел,  бывая  в  этой  полосе,  и  мысленно  провести  читателей  данной  статьи  по  пути  в  начале  отступления  русских армий и наступления Наполеона, затем – наступления наших соотечественников и бегства «Великой армии».
    Итак, Неман. В Литве он называется Нямунас. Правый берег – низкий, с плавнями, лишь кое-где холмы. Один носит название «шляпа Наполеона».
Левый  берег,  с  которого  начинала  движение  в  Россию  24  июня  1812  года  наполеоновская  армия,  напротив,  высокий,  с  частыми  сосновыми 
лесами. Под Гарлявой – крутой спуск к реке, здесь наводились  понтонные мосты.  Основные  силы армии Барклая-де-Толли и главный штаб находи-
лись в Вильно, там же был и царь Александр. Многие  помнят  роман  Толстого  «Война  и мир»: местная шляхта давала сплошные балы в  том  июне,  расшаркиваясь  перед  царём.  На  очередном балу император узнаёт о вторжении армии Наполеона...  Смятение,  раздражение,  усиленное  «недоготовностью»  российских  военных сил. Где происходила эта сцена? Старый Вильнюс  очень  мало  изменился  за  двести  лет.  Правда,  дворец  генерал-губернатора  Бенигсена находился в то время вообще за пределами города, на территории нынешнего парка Вингис у реки Нярис (Вилия). Дворец не сохранился. Зато  я  прекрасно  помню  квартал  университета,  рядом  с  которым  –  здание  на  площади,  где во времена моих приездов в Вильнюс был Дом  работников  искусств.  Ныне  в  бывшем  епископском  дворце  –  резиденция  президента  Литвы. А в 1812-м там сначала останавливался Александр I (а ранее – Кутузов в качестве литовского генерал-губернатора), затем на несколько дней – Наполеон, а в декабре опять поселился Кутузов. О многих других постояльцах дворца, среди которых – Павел I, Николай I, Пилсудский, здесь, понятно, рассказывать не буду.
     И вновь имя Наполеона возникает в Вильнюсе, когда вспоминаешь архитектурное чудо – костёл святой Анны. «Придите в Вильню к храму Анны,
там исчезает горечь дум», – написал в другое время Максим Богданович. А тогда император французов, объехав город, где шляхта обхаживала уже его (как-никак обещал возродить польско-литовское государство), воскликнул: «Как жаль, что я
не могу перенести этот храм в Париж!» И близко оттуда – Науойи-Вильня (Вильня – район у реки Вильня, эта её часть по-русски – Новая Вильня), где есть «мост Наполеона» (Зелёный мост). Его за  считанные  часы  возвели  французы  взамен 
сожжённого при уходе русских войск. И пошли по нему дальше – к Москве. Вильно стал, кажется,  последним  городом,  от  которого   Наполеон получил ключи.
    «Мы долго молча отступали». На пути отступления  двух  российских  армий  то  и  дело  попадаются  места,  где  это  «молчание»  прерывалось локальными сражениями. Одно из таких мест я посетил, находясь со своими школьниками-краеведами  в  Минске,  во  время  экскурсии  по  его  окрестностям. Великолепный образец зодчества XVI  века,  малоизвестного  у  нас белорусского  ренессанса – Мирский замок. Массивные и нарядные прямоугольные башни. Но в 1812 году не было мира в Мире. Шесть дней в июле здесь продолжались  столкновения  между  корпусом  наполеоновского  маршала  Даву  и  арьергардом  2-й армии под командованием атамана Платова. Тогда сильно пострадали стены замка и дворец. Между  прочим,  в  этом  сражении  начал  свой  боевой путь в этой войне корнет Александров – кавалерист-девица Надежда Дурова. И ещё один раз  –  в  ноябре  –  всё  опять  горело,  когда  здесь  наступали со стороны Волыни к Березине войска Чичагова и выбивали отсюда уже наполеоновский гарнизон... Замок был после этого восстановлен лишь  в  1870-х  годах,  при  князьях  Святополк-Мирских, усыпальница которых в псевдорусском стиле  –  рядом,  в  парке.  И  вновь  замок  ветшал  и разрушался уже в ХХ веке. И вновь восстановлен – мы тогда, в 1995 году, видели самый разгар реставрации.
     Интересно, было ли так и в 1812 году – кругом, например,  в  Смоленске,  сияет  солнце,  а  в  Витебске  тучи  и  поливает  дождь?  «Серебряный 
витебский дождь» даже вошёл в песню. Неважно, в какую погоду, в течение четырёх дней здесь уже 1-я армия Барклая-де-Толли удерживала окрестные деревни Островно, Коровячино и Добрейка. Над Западной Двиной, на Успенской горке в саду есть монумент  –  колонна-обелиск,  увенчанная  двуглавым  орлом.  Вокруг  установлены  пушки.  Этот  памятник  поставлен  здесь  в  1912  году –  к 100-летию войны.
     Думаешь:  особое  спасибо  тем,  кто  увековечил  память  о  многих  событиях  Отечественной  войны через 100 лет после неё и 100 лет назад. Такие памятники во всех важнейших местах уже неотделимы от наших ассоциаций с «грозой двенадцатого года». И сделано это было с огромной признательностью, любовью к нашим соотечественникам,  отдававшим  свои  жизни  в  полосе  той  войны,  с  большим  архитектурным  и  строительным вкусом – ничего лишнего, абсолютно органичная  стилизация  под  эпоху  ампира,  без  гигантизма, столь набившего оскомину в недавнее время, и безликости иных «позднесоветских»
монументов.  В  этих  памятниках  осталась  душа  изображённых бойцов. Минимальные государственные принадлежности – орлы, скромные, но выразительные
кресты.  И  нет  огромных  букв  идеологических  лозунгов...  После  1912  года  –  широчайшей  работы,  когда  отдавалась  дань памяти героям и жертвам, – уже, по большому счёту,  мало  что  оставалось  увековечить.  Разве  что вновь приходилось восстанавливать те и более старые памятники, – после новых войн или периодов забвения.
    Не удалось мне, впрочем, побывать в местах двух  фланговых  сражений  –  под  Кобрином  и Клястицами, где впервые результат был успешным для российских сил и остановилось наступление войск Наполеона в стороны от генерального направления. В стороне осталась и Салтановка, где вместе сражались генерал Раевский и два его сына.  Но  во  время  одного  из  приездов  в  Белоруссию я купил книгу, где подробно рассказано о Салтановке. Теперь же мысленно отправляюсь дальше на восток – к Смоленску.
                * * *
    Место  первого  городского  поселения  над  Днепром  –  урочище  Смядынь.  Именно  там  в  1812  году  разгорелись  главные  бои  за  город,  под  которым  наконец  соединились  армии  Барклая-де-Толли  и  Багратиона.  В  Смоленске  мне  довелось быть в годы своей молодости три раза. И каждый раз ощущались высокие днепровские кручи,  на  которых  стоит  исторический  центр 
города  (окружённый  сохранившимися  на  три  четверти крепостными стенами, построенными при Борисе Годунове).
...Недавно  довелось  прочитать  в  Интернете  на сайте неких смолян о том, что говорит история,  –  оборона  Смоленска  осуществлялась,  по  крайней мере, шесть раз, причём каждый был героическим, ведь было что защищать: от Литвы – независимость княжества, от Москвы – местное самоуправление, от Польши – веру и язык, вновь от Москвы – городские привилегии (полученные
от  поляков)...  Но  уж  в  1812  году  не  вызывает  никакого  сомнения принципиальный  характер  обороны  Смоленска  как  «ключа  к  Москве». 
И многое здесь было впервые: массовое участие народного ополчения в боях, уход большой части жителей из города и пожар – предвестник московского.  Уже  по  экранизации  С.Бондарчуком  романа  «Война  и  мир»  вспоминаются  съёмки 
здесь, на Соборном холме: пылающий город и в центре панорамы – силуэт великолепного храма XVIII века. До недавнего времени по горке мимо Успенского собора ездили трамваи. Теперь знаю, что  их  движение  прекратили,  ссылаясь  в  том  числе на состояние исторических зданий.
    Надеюсь, в городском саду на Блонье (местное слово – ровная лужайка) целый день, как всегда, звучит музыка Глинки у памятника композитору-земляку. За ним, ближе к урочищу, на Королевском бастионе (всё переплелось, бастион построен при обстреле поляками осаждённого Смоленска в 1611 году) – монумент в память о 1812 годе.
Сидели  мы  у  него  когда-то  с  однокурсником  и  говорили  о  разном.  В том  числе  о  зигзагах  исторической памяти – монумент был восстанов-
лен совсем незадолго до того. В 1912 году был заложен, а в 1913-м открыт другой памятник – у  крепостной  стены.  Орлиное  гнездо  на  скале 
защищают два орла, отбиваясь от наступающего воина в доспехах древних галлов. Два орла – так аллегорически изображены две русские армии. Тогда же был у стены открыт и музей – здание в  неорусском  стиле.  Ныне  там  – свидетельства  многовековой боевой истории города у западной границы России.
    В Смоленск ещё вернёмся «на обратном пути», а пока – продолжаем «отступать» в глубь России. Здесь полоса войны становится уже – за Смолен-
ском резервные полки, партизаны и ополченцы не давали оккупантам уходить далеко от главной дороги. От Смоленска до Бородина я много раз
проезжал по железной дороге и в стороне где-то  близко оставил, например, Царёво-Займище, восточней Вязьмы, – там принял верховное командование объединённой русской армией Кутузов. Но вот по железной дороге – станция Василисино, и понятно: в этих местах действовал легендарный
партизанский  отряд  деревенской  старостихи  Василисы Кожиной. Дальше по дороге к Москве станции Уваровка, Дорохово, Тучково... Все эти названия дали посёлкам в 1912 году, и это был редкий случай наименования населённых пунктов в честь каких-либо людей (кроме царей) до 1917 года. Да и всю Московско-Брестскую железную дорогу назвали тогда же, весной 1912-го, Александровской – в честь Александра I, при котором Россия одержала победу над Наполеоном
в Отечественной войне (а не Александра II, при котором построена дорога).
     Дальше по дороге – Гжатск, уже более 40 лет носящий имя земляка – Гагарин. Память о первом космонавте и петровское строительство при начале города, может быть, как-то отодвигают на второй план в его истории 1812 год. Между тем Гжатск  примечателен  тем,  что  его  осматривал  Кутузов перед принятием командования, прикидывал,  не  дать  ли  здесь  генеральное сражение,  но – отступил дальше. И – город загорелся, стал
ещё одним пожаром на пути этой войны. Ныне же, несмотря на многолетнюю ударную комсомольскую стройку – строительство новых домов,
исторический  центр  Гагарина  выглядит  лучше,  чем во многих местах, где не было никаких строек. Над домами XIX века возвышается несколько храмов, существовавших до 1812 года – свидетелей упорного боя на мосту через реку Гжать. Вот что значит – давно была выбрана концепция сохранения старины.
                * * *
    И вот за окном поезда уже пределы Московской  области.  Электричка  спускается  с  холмов  и выезжает из заболоченных лесов в долину реки
Колочи. Станция Бородино (почти все вокзалы восстановлены после полного разрушения в годы последней войны и выглядят строго, «классицистически»). Далеко виден установленный на перроне бюст Кутузова. Отсюда начинается дорога по  переднему  краю  обороны  на  Бородинском  поле. Почти сразу же – памятники 1912 года в честь стоявших в этих местах частей.
    Впервые  на  Бородинское  поле  я  попал  зимой, в студенческие годы. Не верилось, что эти заснеженные  холмы  и  поляны  и  есть  то  самое  поле, которое я впервые увидел в «Бородинской панораме» ещё до школы. Затем были стихи Лермонтова и работа по истории в четвёртом классе, где я уверенно написал, что сражение «окончилось ничьЁй».
1 Именно так было написано тогда.
 Впечатления о Бородинском поле создавались тогда по карте в учебнике «Рассказы по истории СССР»: рисованные леса, домики сёл и деревень и стоящие друг против друга войска в синей и зелёной форме. Поражало, что кругом
тут  военные  названия:  Колоча,  Огник,  Стонец  и просто Война (Воинка). То есть это поле просто было обречено на бранное предназначение. Затем, конечно, были ещё книги и главная, конечно, «Война и мир». Студентом я уже имел при себе туристскую  схему  поля,  но  ориентироваться  удавалось  с  трудом.  Обойдя  позиции  русских  войск, прикрывавших Утицу, едва дошёл к месту
Багратионовых флешей и повернул назад – ещё съездил в тот день и в Гагарин. Понятно было, что лучше всего попасть сюда в начале сентября и увидеть реконструкцию битвы.
    Это была не просто годовщина, а 175-летие – праздник  большого  масштаба.  Играли  духовые  оркестры, приехало очень много гостей, реконструкция боя прошла с размахом. Событием, соответствующим веяниям начавшейся перестройки,
стало  открытие  восстановленного  главного монумента  на  месте  батареи Раевского.  Колонна,  в  основании  которой  находились  захоронения 
защитников России, в том числе Багратиона, была открыта в 1837 году – к 25-летию войны – и снесена  почти  через  100  лет  как  «старорежимный 
памятник»... Характерная деталь: непросто было ещё и в 1987 году установить крест на монументе – ещё трудно представлялось, какой поворот в отношении
религии и церкви произойдёт уже в следующем году. У монумента был концерт с неизменным Иосифом Кобзоном, звучали записи песен в исполнении только что безвременно ушедшего из жизни Андрея Миронова. Новацией являлись и  показанные  сцены  с  монахинями,  ухаживающими за ранеными.
    Прошли  годы.  В  дальнейшем  мне довелось  два раза возить в Бородино автобусные экскурсии.  И  только  уже  тогда  можно  было  окинуть  взглядом  все  пространства  «брегов  Колочи».  И  теперь  у  Шевардинского  редута,  где  можно  было спокойно постоять, пока говорит местный экскурсовод,  представлялись  боевое  напряжение и даже запахи поля во время огневых атак. И в селе Бородино, как на ладони, виделся заход туда наполеоновских солдат, а с холма в стороне Горок ощущалось мелькание курьеров из штаба Кутузова...  Добавил  скорбного  раздумья  уже  восстановленный  Спасо-Бородинский  монастырь – детище Маргариты Тучковой.
                * * *
    Но не буду долго описывать знаменитое поле – дальше, к Можайску. Здесь, на следующий день после Бородина, подсчитав потери, через город прошла  армия  Кутузова,  которая  продолжалаотступление к Москве. Кутузов приказал казакам
Платова – арьергарду войск – как можно больше сдерживать  неприятеля,  и  около  суток  город  оборонялся. Пришлось оставить в городе много раненых, судьба которых трагична. Наполеон, не очень здоровый, задержался в Можайске на три дня. Свидетелями этих событий остались Лужецкий монастырь и Ново-Никольский собор, построенный в стиле «русской готики» – в традициях Баженова  и  Казакова.  Храмы  являлись  местом  постоя пришлых войск и сохранили следы боёв. В этом городе приходилось бывать часто, в том
числе со школьниками и с экскурсиями, вспоминая минувшее, в том числе и тот грозный год.
    От Можайска к Москве ездил уже и по «Минке», и по старому Можайскому шоссе, часто совпадающему со Старой Смоленской дорогой. И во многих местах до сих пор стоят вековые деревья, прежде всего берёзы – такими дорога была обсажена ещё при Екатерине, мимо них проходили на исходе лета 1812 года две армии. На этом пути Большие Вязёмы – усадьба Голицыных, последняя ямская станция перед Москвой. Ещё за два года до той войны здесь бывал юный Пушкин – рядом Захарово. И вот теперь в голицынском усадебном дворце сначала на несколько часов остановился Кутузов, а затем провёл ночь Наполеон. И ныне посетителям дворца показывают диван, на котором посидели оба полководца.Слева остаётся Звенигород, где на экскурсии услышишь о разорении французами города и чудесном  спасении  храмов.  И  вот  –  окрестности  Москвы,  а  теперь  районы  столицы:  Кунцево,  Фили, Поклонная гора. Самое броское напоминание о 1812 годе – «военные» гербы районов.

Поклонная гора... Штыки и кивера,
Суровая была военная пора.
Внизу лежат Фили, там волю изрекли –
Оставивши Москву, Россию чтоб спасли.
Поклонная гора... Бледнеет свет костра.
Гром пушек не гремит, и уходить пора.
Придёт Наполеон, но нет, не понял он,
Что заходя в Москву, он тем уж побеждён.
Дубы вдали шумят, что с тех времён стоят,
Как воинов седых оставшийся отряд.
Воссоздана изба, где родины судьба
Решалась в час, когда лишь ширилась борьба.
Поклонная гора... Разносится: «Ура!»
У арки молодёжь – кирасы, кивера.
Картины старины теперь воскрешены,
И штык блестит вдали – знак всех побед страны.
(Подпись к гербам районов Фили-Давыдково, Дорогомилово, Филёвский парк)

    Думаю, стихи эти не назовёшь выдающимися, но в качестве подписи к гербам они вполне подходят. Конечно, Поклонная гора – не та, что двести и  даже  пятьдесят  лет  назад  (ещё  помню  более  высокий, массивный склон), трудно представить здесь  Кутузова,  окидывающего  взглядом  оставляемую  Москву,  и  Наполеона,  удивляющегося  виду  «азиатской  столицы»  с  куполами  церквей 
и  решившего  было  тут,  что  «война  окончена».  Нет хорошего вида на Москву, кроме Воробьёвых гор и Раменок справа. А ведь там, в долине реки
Сетунь, могла состояться ещё одна битва, перед стенами Москвы – на ней настаивали городские власти и некоторые командующие. Но Кутузов – слева,  в  Филях,  –  решил  всё  трезво:  армия  не  могла выдержать ещё одно генеральное сражение через несколько дней после Бородина – она принесла  в  жертву  первопрестольную  столицу,  чтобы окрепнуть в тарутинских лесах.
Память существует лишь в мемориальных сооружениях, хотя изначально они находились не на западе Москвы: Триумфальная арка О.Бове была, напомню,  установлена  в  1834  году,  на  первой  широкой волне мемориализации Отечественной войны,  у  Тверской  заставы,  а  панорама  Ф.Рубо  открывалась в 1912-м на Чистых прудах. Нынешнее соединение памятников (этих и других) близ восстановленной Кутузовской избы – результат видения  давних  событий  уже  после  1941–1945  годов,  их  объединения  в  памяти  с  другой  Отечественной войной и также появившимся здесь её мемориалом.
     А  вот  красавец  Бородинский  мост  –  опять  мастерская  стилизация  под  образ  героической  эпохи – стоит там же, где был открыт к 100-летней  годовщине сражения.  Через  Семёновскую  и  Рогожскую  заставы  ещё  уходили  арьергард  Платова  и  тысячи  москвичей,  а  здесь,  у  Дорогомиловской  заставы,  Бонапарт  всё  ещё  ждал  депутацию с ключами от «бояр московских».
                * * *
...В  моём  родном  Замоскворечье  наискосок  от  дома,  где  жили  когда-то  родные  и  я  сам  до  школы,  –  Жуков  проезд.  С  первых  лет  жизни 
запомнил там усадебный полузаброшенный дом с флигелями. Моя мама в детстве вообще часто играла  в  этом  дворе.  И  уже  занявшись  краеведением, я с удивлением узнал, что, оказывается, в этой усадьбе разместился в сентябре 1812 года наполеоновский маршал Мортье, назначенный генерал-губернатором Москвы. И все его странные и тёмные дела творились именно в этом дворе.
Московский пожар в эту удалённую часть города не дошёл, и Мортье «прогубернаторствовал» тут до ухода Наполеона.
   Есть в Москве и другие районы, избежавшие пожара  и  сохранившие  частично  застройку  к  1812  году.  Она  даёт  представление  о  том,  что  потеряли  москвичи.  Это  относится  к  Заяузью,  Немецкой слободе, Хамовникам. И потому такие районы надо сохранить в их историческом виде особенно тщательно.  Кстати  сказать,  в  нашем  образе  1812  года  «участвуют»  и города,  где  не  было  военных  действий,  –  Суздаль  и  (особенно) Переславль-Залесский. Дело в том, что там снимают  фильмы  с  видами  допожарной  Москвы – именно там сохранился деревянный город, в  Москве  почти  сгоревший,  и  так,  как  тогда  в  Москве, видны со всех сторон слободские церкви. Например, в Переславле-Залесском снимался фильм «Война и мир». Взгляд краеведа везде подсказывает в родном городе места, связанные с тем лихолетьем, – несмотря на все преобразования пейзажа. Помимо Петровского  дворца  и  Новодевичьего  монастыря,  это  –  Разгуляй,  где  сгорела  библиотека  А.И.Мусина-Пушкина и где в романе Толстого
был задержан Пьер Безухов. А вот – Немецкое (Введенское) кладбище, где наскоро похоронили  умерших  и  погибших  в  Москве  офицеров  и  солдат  наполеоновской  армии;  эту  могилу  искал через много лет там Дюма-отец. И даже Щёлковское шоссе (рядом я живу) оборачивается Стромынской дорогой, на которой стояло подразделение  казачьего  сотника  с  удивительной  «судьбоносной»  фамилией  –  Победнов,  загораживая путь французам, грабившим и разорявшим соседние сёла и деревни. Более того, знаю, что многие из этих «французов», искавших поживу,  были  поляками.  Это  ведь  была  армия  «двунадесяти языцев» – французская менее чем наполовину.
    Разорение  Москвы  казалось  непоправимым.  Тем  не  менее  всего  за  10 лет  Москву  наскоро  отстроили. С энтузиазмом возрождали культурную жизнь, экономика вернулась на довоенный уровень. «Пожар способствовал ей много к украшенью» – вспомним слова о Москве из «Горя от ума» (прошло как раз 10 лет со времени войны). А  ведь  Смоленск  и  Витебск  восстанавливались 
до  довоенного  уровня  целых  50  лет,  и  по  всей  «полосе  войны»  ещё  долго  давало  себя  знать  разорение. Исключение – Москва, на которую, как всегда, бросили все силы. Помните об этом, москвичи, и чувствуйте во все времена, что вы в некотором долгу перед провинцией...
* * *
    Теперь  брошу  мысленный  взгляд  на  места,  через которые двигалась армия Кутузова, совершая свой обходной манёвр. На Ново-Рязанском шоссе и сейчас мост через Москву-реку находится примерно там же, где тогда была переправа, откуда повернули к Серпуховской и Калужской дорогам.  Всегда,  проезжая  это  место,вполне представлял себе те времена: кругом открытые дали, высокие берега реки, за ней сохранились леса,  в  которых  «затерялись»  для  неприятеля  наши войска. Целую неделю их искал авангард Мюрата.  Просачивались  разведчики  почти  до  самого Егорьевска, пока не обнаружился Кутузов в Красной Пахре.
    Река Пахра также сохранила в основном свой исконный  вид.  Что-то  будет  теперь,  в  связи  с  «наполеоновскими» решениями о передаче территории столичной области Москве? Часто езжу по  Калужскому  шоссе  на  занятия  в  Подмосковье, проезжаю реку Десну. Как там в народной песне?

Как на речке на Дёснушке
Стоял вор-французик.
Глядит-смотрит вор-французик
В подзорную-то в трубу:
Валит сила российская
Со всех четырёх сторон.
Не успел сказать и речи –
Запалили французам в плечи
А из пушек-то картечью...
     «Французики» и здесь оказывались вестфальцами,  как  те,  что  заняли  Верею,  или  поляками  Понятовского, как в Подольске или Остафьеве
Вяземских. Через неделю Кутузов перевёл лагерь подальше от Москвы, в Тарутино– для лучшего сохранения войск. А были лагеря в Красной Пахре как раз в то время ранней осени, когда мне довелось там быть на одном из детских фестивалей. Что за грибы там в это время! Уж точно, наварили их  и  изжарили  солдатики  и  офицеры  в  1812-м  изрядно – подкрепили силы между боями.
В самом Тарутине побывать не довелось – надеюсь,  в  этом  году  исправлю  эту  оплошность.  Но  в  целом  юго-западные  окрестности  Москвы  изъезжены  и  исхожены.  Особенно  район Вереи  –  был  там  и  в  туристическом лагере, 
и  в  обычном  оздоровительном  вёл  кружок  два  лета. В Верее знакомыкаждая стреха и каждый колодец.  Конечно,  здесь  главное  событие  1812  года  –  освобождение  города  от...  немцев  отрядом  Дорохова.  Очередной  памятник  на  холме  старинного кремля: бравый генерал поднимается в атаку с саблей наголо. Вот только саблю эту во все  времена  отламывают  «на  сувениры»...  А  в  песне  про  Верею  (теперь  здесь  даже  проводят  музыкальный фестиваль) поётся: «Дорохов меч поднял». Впрочем, и в те времена поэты писали
о  богатырских  мечах,  которыми  давно  уже  не  воевали.  Верейцы  до  сих  пор  в  обиде  –  когда-то  удельный  княжеский,  затем  уездный  город 
уже  более  полувека  как  перешёл  в  заштатные.  Но  зато  и  здесь  вполне  можно  снимать  былую  Москву: старая малоэтажная застройка, над которой  –  слободские  церкви  XVII–XVIII  веков!  Старинные «концы» города заходят и на другой берег Протвы, всегда называвшейся самой чистой  рекой  Подмосковья.  Хочется  верить,  что  это ещё так.
     Посмотрю ещё раз вокруг Москвы. Резервные полки, ополчение и партизаны не дали сколько-нибудь далеко отойти от Москвы находившимся в ней наполеоновским частям. Павловский Посад – здесь хранят память об отряде Герасима Курина. Бронницы,  Дмитров  –  повертелся  неприятель  и  вынужден  был  уйти.  А  дальше,  в  Коломне,  скопилось огромное количество раненых, беженцев – настоящий второй город, который частично переправляли на судах вниз по Оке. На Петербургской дороге загородили Чёрную Грязь войска Верцингероде. На Ярославской у Мытищ стоял Иловайский. Не пробились оккупанты ни к Волоколамску, ни к Серпухову. Лишь при отступлении Наполеона  из  Москвы  ему  удалось  временно занять  Боровск,  вокруг  которого  сосредоточились партизаны и ополченцы. Дальше – Медынь, где резервные русские части  выбили  отряд  Тышкевича, занявшего было  город  (из  Вереи  ездил  туда  «на  перекладных»  и  видел  памятник).
                * * *
    Наконец,  второе  место,  куда  ездят  из Москвы на историческую  реконструкцию,  –  Малоярославец. Город, восемь раз переходивший из рук
в руки во время сражения, в результате которого  Наполеон  был  вынужден  отказаться  от  плана  отступления  из Москвы на неразорённый и богатый ресурсами  юг  и  повернул  обратно,  к  Смоленской  дороге.  По  ней  ему  пришлось  вновь  идти,  но  теперь уже назад, с тающей на глазах армией под
ударами Кутузова. Самое красноречивое место, напоминающее  о  битве,  –  Черноостровский  монастырь, в чьих воротах остались следы пуль и картечи. Под стенами монастыря и устраивается  ежегодно  в  конце  октября  показательное 
сражение  военно-исторических  отрядов.  Был  в  Малоярославце  два  раза,  однажды  смотрел  сражение. Размах не бородинский, но канонада впечатляла. По реке Луже видно, какой она была преградой для Наполеона. Спустя полвека после
тех событий в городе открылась часовня-памятник, довольно долго там был музей, но я застал уже  специально  построенное  для  него  здание  (что в советское тогда ещё время было редкостью). И опять памятник 1912 года на могилах погибших, памятники Кутузову, другим участникам той победы, высказывание фельдмаршала: «Малоярославец  –  предел  нападения,  начало  бегства и гибели врага». Особо выделяется Никольский собор – храм-памятник середины XIX века, «аналогичный» храму Христа Спасителя в Москве (и уцелевший!).
     Отсюда, следуя по пути изгнания наполеоновской  армии,  добираюсь  мысленно  до  Вязьмы.  Здесь произошло ещё одно крупное сражение с роковыми потерями для Наполеона – были захвачены даже знамёна «великой армии». В городе сохранились Спасская башня крепости, построен-ной ещё во времена «приграничья» с польскими владениями; ряд церквей и монастырей, дающих представление об облике города 200 лет назад. Есть  и  купеческие  дома  XVIII  века.  Это  дало  возможность провестив Вязьме съёмки фильма
«Эскадрон  гусар  летучих».  Ведь  отряд  Дениса  Давыдова действовал «вокруг города», перехватывая «транспорты» Наполеона и преследуя его отступающие  войска,  а  база  Давыдова  была  южнее – в Юхнове.И  вновь  немного  задержусь  в  Смоленске.  Измученный преследованием,  измотанный 
ранней  стужей,  Наполеон не остался на зиму в  разорённом  городе.  А  Кутузов  вступил  в  Смоленск и принял депутацию  местного  дворянства, преподнёсшего ему  почётное  звание  «князь  Смоленский».  Таким  –  победителем  –  изображён полководец, вставший  уже  после  1945  года  памятником  у  подножья  Соборной  горы.
     К западу от Смоленска – ещё одно памятное место, где были разбиты наполеоновские войска, Красный. Именно описанием этого «дела» заканчивается  основное  действие  романа  Толстого.  Здесь были полностью разгромлены корпуса Нея и Даву, многие из побеждённых попали в плен. Наполеон потерял артиллерию и на пути к Орше сжёг оставшиеся знамёна. Побывать в Красном мне  помог...  распад  СССР.  В  1993  году  мы  с  моим  попутчиком  и  коллегой  пересаживались  здесь, у границы России и Белоруссии, из электрички в электричку, держа путь из Смоленска в Оршу. Станция находится в отдалении от города, и можно было окинуть взглядом примерное поле сражения и попытаться летом представить себе снежную ноябрьскую равнину...
    Реку Березину – место окончательного разгрома Наполеона – приходилось проезжать много раз: по пути туда и обратно из Москвы в Минск, Вильнюс, Гродно и дальше – в Центральную Европу. Выйти, посмотреть внимательнее – не удалось. Так и остаётся в памяти вид неширокой, но, очевидно, весьма строптивой реки. А перейти её Наполеону мешали, между прочим, не морозы,
а  наоборот  –  оттепель,  когда  на  реке  не  было  льда. До сих пор является предметом дискуссии, хорошо ли рассчитал Кутузов план окружения сил  Наполеона  вместе  с  императором;  или  в  том, что этого не случилось, виноваты прежде всего  Витгенштейн  и  Чичагов,  опоздавшие  со  своими войсками с севера и юга... И что было бы, попадись здесь Наполеон в плен? Но это всё можно детально прикинуть, походив по берегам Березины, – может быть, это ещё впереди.Однако,  проезжая  по  топким  белорусским  лесам,  зримо  представляешь  себе,  как  здесь  гибли остатки Великой армии, добиваемые морозами.
     По пути из Минска к Литве – городок Сморгонь, маленький, совсем малоприметный. Здесь Наполеон  выпустил  последнее  в  1812  году воззвание, в котором признал своё полное поражение в России, и, покинув остатки войск, скрылся в коляске (направился к границе под видом польского офицера).
     Конец  войны  известен  у  нас  как-то  мало.  Десять  тысяч  добравшихся  до  границы  людей-призраков покидали пределы Российской империи так же через Ковно (Каунас), Езно (Езнас) и  Гродно.  За  ними  по  пятам  шли  наши  части  и партизанские отряды. На дороге из Вильно в Ковно  (на  этом  месте  –  широкая  современная  автострада)  были  брошены наполеоновские  архивы и казна. Где-то, где теперь по полю ходят  аисты...  А  Давыдов  вошёл  сперва  в  Троки  (Тракай), а затем – в Гродно. Хорошо знакомые места. И какая же разница по сравнению с ХХ веком:  магнатов  и  шляхтичей,  перешедших  на  службу  к  Наполеону,  не  отправили  в  лагеря 
(только  конфисковали  у  бежавших  владения),  не  ссылали спецпереселенцев,  обвинённых  неизвестно в чём, не трогали еврейское население и другие национальные меньшинства (ни та, ни другая  сторона)...  Хотя  война  была,  конечно, страшная. У Александра I политика была «вменяемой» – начальство останавливало офицеров, пытавшихся поквитаться с кем-то из литовской шляхты, а многих поляков, служивших Наполеону, склонили к русской службе.Возрастающее
недоверие, высылка Мицкевича и других молодых вольнолюбивых людей, польское восстание и теперь уж ссылка на восток – это было позже. А пока – Кутузов готовился к походу в Европу, Пруссия  уже  собиралась  поддержать Россию и спешно отменяла крепостное право...