Глава 1. Бжезинский

­- Збигнев, если вы действительно хотите сохранить свое здоровье так, чтобы прожить до девяноста лет, - сказал диетолог. – То возьмите себе за главное правило - меньше всего прислушиваться к авторитетам. Я бы их сравнил с орлом Прометея, разве что они стремятся выклевать своим последователям не печень, а почки. Когда мистер Лайнус Полинг упорно предлагал ежедневно употреблять лошадиные дозы аскорбиновой кислоты, до грамма в день, перед его глазами вряд ли вставали нафаршированные камнями почки, потому что для биохимии мочи аскорбинка подобна огню для мяса в барбекю: слишком сильно разведешь – быстро спалишь. А сэр Пол Брэгг со своим «Чудом голодания» и другой адепт того же голодания мистер Шелтон? Они хоть раз подумали о том, что от таких постоянных экспериментов те же почки опустятся вниз сантиметров на пятнадцать со всеми вытекающими последствиями? Я уже не говорю о том, что желудок и кишечник, работающие по принципу отрегулированного часового механизма, постепенно придут в состояние разрегулированного, что сделает их интересными только для выброса на свалку. Нет, дорогой Збигнев, надо шарахаться от авторитетов и больше следовать принципу минимализма воздействия. Термин, кстати, принадлежал моему хорошему приятелю Айзеку Азимову, рекомендую вам прочесть его великолепную космическую фантастику.

- Благодарю вас, Джереми, за содержательную беседу, - улыбнулся Бжезинский. – Отныне моим единственным авторитетом останетесь только вы, хотя на будущее я присмотрюсь и к романам упомянутого вами Азимова. С сегодняшнего дня начинаю следовать исключительно вашим рекомендациям, которые вы для меня любезно распечатали.

Попрощавшись за руку с диетологом, советник президента США по национальной безопасности покинул его кабинет и по коридору направился в сторону противоположного крыла здания.

Услугами этой самой дорогой и престижной клиники пользовался, в основном, вашингтонский истеблишмент, начиная с президента Джимми Картера. Час приема любого специалиста по стоимости был сопоставим с суммарной заработной платой за день всего персонала какой-нибудь небольшой амбулатории в не самом богатом районе какого-нибудь из соседних мегаполисов. Впрочем, Вашингтон – город не для бедных, и это относилось не только к политической элите.

Даже коридор здесь выглядел не так, как в других медицинских учреждениях. Если вдоль одной стены располагались кабинеты специалистов, то по всему коридору напротив небольшие зимние сады чередовались с уютными холлами, где посетители после процедур могли отдохнуть в кожаных креслах перед столиками с журналами и вазами, полными свежих фруктов. В каждом холле присутствовал еще и телевизор с пультом для включения.

Бжезинский остановился перед кабинетом офтальмолога и нажал на кнопку на пульте возле двери. Почти сразу лампочка на этом же пульте мигнула зеленым огоньком, и раздался едва слышный щелчок. Збигнев толкнул вперед дверь, которая легко поддалась, и вошел в помещение.

Доктор Меридит уже выходил с улыбкой к нему навстречу. Они обменялись рукопожатиями. Кроме Меридита, в кабинете присутствовал еще один сотрудник в белом халате, по виду – метис.

- Это мой коллега-практикант, - представил его врач. – К сожалению, вчера моя медсестра-оптометрист сломала ногу, поэтому он выполняет все процедуры вместо нее. Он не очень хорошо говорит по-английски, но в будущем обещает стать специалистом мирового уровня.

- Если под вашим руководством, то можно в этом не сомневаться, - улыбнулся Бжезинский. – Простите, доктор, я вспомнил, что мне необходим срочный звонок. Вы позволите сделать это от вас?

- Разумеется, - закивал доктор и провел Бжезинского в боковую комнату, где, как и в приемной части кабинета, на столе присутствовал телефонный аппарат. Когда Збигнев взялся за трубку, Меридит вышел и плотно затворил за собой дверь.

Через несколько минут Бжезинский, поговорив с кем-то вполголоса, вышел из комнаты и по приглашению врача сел в кресло напротив таблиц проверки остроты зрения со стеклами и без. После процедуры доктор попросил советника президента прилечь на кушетку для измерения внутриглазного давления.

Перед этой процедурой в оба глаза закапывают раствор анестетика дикаина, который приводит к временному онемению роговицы, и коричневого красителя. Затем на нее осторожно ставят крохотный цилиндрик. По размеру отпечатавшегося на нем кружка определяют величину внутриглазного давления.

Перед тем, как прилечь, Бжезинский вдруг замялся и застыл на месте, чем вызвал удивленный взгляд врача. В этот же момент из коридора раздался грохот приближающихся шагов нескольких человек. Два сильных удара заставили дверь буквально вылететь, и в кабинет ворвались двое. Устремившись к метису-ассистенту, они сбили его с ног ловкой подсечкой, перевернули на живот и завели за спину руки. Один из мужчин защелкнул на его запястьях наручники.

Тут же зашли еще двое и встали по обе стороны от двери. А последним в кабинете появился полноватый мужчина с грустными глазами недокормленной коровы. Обратившись к обездвиженному метису, он представился агентом ФБР Фернаном Кармело и без выражения пробубнил положенную в этих случаях формулу: о правах задержанного, включающих право не говорить ни слова без адвоката. После этого агент вопросительно уставился на Збигнева.

- Очень приятно, агент Кармело, - сказал Бжезинский. – Этот метис – не такой метис, к которым мы привыкли. Он наполовину араб, как некогда одолевший Боливара Бовес. Представляю вам террориста из организации «Братья-мусульмане». Не далее, как вчера, по моему запросу ваше ведомство представило мне картотеку с досье этих людей, включая фотографии, а у меня хорошая зрительная память. Только что для меня оказалось крайне неожиданным встретить одного из них в статусе ассистента уважаемого доктора Меридита, причем причиной его появления здесь можно считать мой визит.

- У вас есть предположения, как он хотел вас убить? – спросил Кармело.

- У меня есть уверенность, которую, несомненно, подтвердит химическая экспертиза. Вместо красителя он наверняка собирался закапать мне в глаза быстродействующий яд, который мгновенно проникает в кровь через слизистую глаз. Как Клавдий – отцу Гамлета, только там это происходило через ухо. Непривычно видеть, как современные террористы используют трагедии Шекспира в качестве практического руководства.

На доктора Меридита было жалко смотреть. Побледнев, он отрывисто лепетал, что «и предположить ничего такого не мог». Впрочем, это Бжезинского уже не волновало. В том, причастен врач к покушению или нет, предстоит разбираться ФБР, а Збигнев в любом случае теперь будет пользоваться услугами другого специалиста.

Террориста увели. Ответив на несколько вопросов Кармело, Бжезинский расписался в паре бумаг и покинул кабинет. Проходя по коридору, он размышлял о возможности любопытной комбинации, связанной с судьбой арестованного метиса-араба. Пожалуй, не стоит доводить дело до суда. Надо провести по всем документам смерть задержанного от сердечного приступа, а самого его перевербовать и тайно вывезти в Сирию – к тамошним «братьям-мусульманам». Там от него будет двойная польза. Во-первых – как от еще одного осведомителя. Во-вторых, он привнесет творческое (шекспировское) начало в их попытки убрать просоветского президента Сирии. До настоящего времени все эти попытки срывались, несмотря на тайное (через посредников) содействие ЦРУ и даже израильского «Моссада», что включало даже предоставление (опять же, через посредников) новейшего шпионского оборудования.

А еще после только что пережитой встряски самооценка Бжезинского взлетела до небес: теперь он представлял себя еще немного и Джеймсом Бондом. Збигнев с благодарностью вспомнил экстрасенса Юджина Элспи, которому он сейчас оказался обязан жизнью. Ведь именно Юджин провел с ним курс тренингов по развитию всех видов памяти, включая зрительную. Последнее только что оказалось донельзя актуальным.

На следующий день Бжезинский, сев за стол в своем кабинете, внезапно пришел к решению посвятить два ближайших часа исключительно анализу ситуации. Он попросил секретаршу миссис Фенвик переводить на него звонки исключительно в особо важных случаях, что подразумевало общение с президентом Картером и главами ключевых ведомств, в частности, Пентагона, ЦРУ и ФБР. О государственном секретаре Сайрусе Вэнсе речи не шло: будучи непримиримыми противниками, они фактически не общаются.

Бжезинскому предстояло оценить итоги истекающей половины нынешнего 1979-го года. Их бы он назвал провальными. В особенности, если говорить о феврале.



Ярость напополам с депрессией – так он мог бы охарактеризовать свое состояние по итогам того месяца. Первым болезненным поражением стала потеря Ирана из-за свержения шаха. А ведь Ирану он отводил одну из ключевых ролей в своем плане геостратегического полуокружения СССР по всему южному периметру. А менее чем через неделю, произошло событие, на которое так уповал советник президента: Китай пошел в военное наступление на Вьетнам, на что благословил Дэн Сяопина Картер. Ведь военные действия начались сразу после их встречи. Формально председатель КНР объяснил происходящее желанием «дать урок Вьетнаму» за ввод войск в Кампучию и свержение Пол Пота.

Но то, что последовало дальше, не шло ни в какие рамки – с точки зрения Бжезинского. Китайская армия топталась на вьетнамских приграничных территориях, вела позиционные бои и даже не пыталась наступать на Ханой. А потом китайцы и вовсе отступили с территории Вьетнама. Расчет Бжезинского на военное столкновение между Китаем и СССР не оправдался. Свою партию в этой игре глава КНР отыграл чисто номинально – для внутренней аудитории.

Из произошедшего Збигнев сделал вывод: ситуационный попутчик Дэн Сяопин никогда не станет союзником. Для Америки он такой же враг, как и русские. Только враг в более отдаленной перспективе.

А вот Советский Союз, ободренный неудачами США, пошел в наступление. Совсем недалеко от южных границ США могла появиться еще одна «маленькая Куба»: в Никарагуа сандинисты полностью оправились от сентябрьского поражения и готовились к броску на столицу. Режим Сомосы, на который сделал ставку Бжезинский, был обречен.

Когда уже в марте советник президента по-новому оценил сложившуюся ситуацию, он пришел к хладнокровному решению: перевести игру в режим терпения и ожидания. Пусть опьяненные своими успехами русские не рассчитают сил и допустят какую-нибудь серьезную ошибку. А в том, что такое произойдет, Бжезинский не сомневался. Вопрос лишь в месте, где Советский Союз допустит промах. В Европе? В Латинской Америке? В Юго-Восточной Азии? На Ближнем востоке?

Отдельно Збигнев подумал о Центральной Азии – про Пакистан и граничащий с СССР Афганистан. В последнем случае это был бы такой идеальный для США вариант, о каком даже мечтать не приходилось.

Но ближайшая задача – максимально усилить эйфорию русских и притупить их настороженность. Этой цели прекрасно послужит назначенная на 18 июня встреча Брежнева и Картера в Вене и подписание Договора ОСВ-2. В мероприятии примет участие и Бжезинский. Позже будет визит в СССР делегации Конгресса во главе с 37-летним сенатором-демократом Джозефом Байденом.

Считается, что Байден принадлежит к «партии мира» Сайруса Вэнса и Эдварда Кеннеди. Отлично, пусть все так и думают. Между тем, Бжезинский по результату нескольких бесед сумел сделать этого сенатора своим человеком, о чем никто не знает ни в США, ни за их пределами.

Во время их последней встречи Збигнев сказал:

- Джо, у вас прекрасно получается разыгрывать из себя простачка, и это главное. Если после этих встреч у советского руководства сложится впечатление, что мы их боимся больше, чем годом ранее, а Договор ОСВ-2 – наша уступка, то эта партия будет нами выиграна.

- Вы считаете, что Брежнев может на это купиться? – засомневался Байден.

- Брежнев – да, Косыгин – да, а изначальное недоверие к нам присутствует лишь у Громыко. Но формально ему нечего возразить, ведь советской аудитории Договор ОСВ-2 будет подан как крупнейший внешнеполитический успех Политбюро.

Бжезинский пообещал Байдену еще раз перед поездкой последнего в СССР встретиться для обсуждения деталей поведения главы делегации во время будущих переговоров.

Игра в мнимые уступки не отменяла необходимости наносить противнику точечные укусы. Это касалось перебежчиков, число которых год от года продолжало расти. Каждый такой случай радиостанции «Голос Америки», «Радио Свобода», «ВВС», «Немецкая волна» многократно доносили до советской аудитории, которая продолжала старательно настраивать по вечерам свои приемники, не обращая внимания на треск советских глушилок.

Один военный перебежчик стоил двадцати гражданских. Поэтому Бжезинский совместно с директором ЦРУ с воодушевлением восприняли сообщение резидентуры об успешной вербовке одного из советских летчиков авиачасти под Туапсе. Этот человек возжелал пополнить собой число обеспеченных американцев и выразил готовность перегнать в Турцию новейший советский самолет-разведчик МиГ-25РБК с секретной аппаратурой на борту. В 1976 году такой случай уже был: нашумевшая история с летчиком Виктором Беленко, перегнавшим в Японию с военного аэродрома Соколовка в Приморье самолет-перехватчик Миг25П.

Сейчас Бжезинский вспоминал, как много времени он ранее посвятил изучению психологии «народа-врага», то есть - русских. И это была не только теория. В январе 1975 года, еще при республиканской администрации, в которую Збигнев (демократ) не входил, он в составе не очень значительной делегации посетил СССР. Целью Бжезинского было соприкоснуться с людьми, чью родину он мечтал навсегда устранить с «мировой шахматной доски». А успешнее бороться можно с таким противником, которого ты сумел «прочувствовать».

Два дня их делегация пробыла в Ленинграде. После официальных мероприятий американцев провезли по городским достопримечательностям, последней из которых стояла Александро-Невская лавра. После экскурсии по этому культурному объекту их должны были привезти на автобусе обратно в гостиницу, но Бжезинский предупредил главу делегации, что намерен еще «пройтись пешком».

- Вы не боитесь, Збигнев? – удивился тот. – Наступает вечер, вы не знаете их языка, а еще можете нарваться на местных гангстеров. Меня предупредили, что в России они тоже есть.

Бжезинский улыбнулся и показал коллеге советскую купюру – рубль.

- Я дам им это, чтобы они отстали.

Глава делегации понимающе кивнул. В неблагополучных районах Нью-Йорка к случайно попавшему туда пешеходу непременно подойдет здоровенный негр и скажет: «Дай доллар». Если дашь, можешь спокойно идти дальше и больше никто к тебе не подойдет. Это явление называется «уличным рэкетом». Отказать рэкетирам выйдет себе дороже, останешься без содержимого всего бумажника.

После рассказа превосходно владеющего английским экскурсовода об истории Лавры, группа американцев начала усердно фотографировать собор. Бжезинский со своим фотоаппаратом отошел чуть дальше других и сразу стал объектом внимания трех русских мальчишек лет одиннадцати в одинаковой (явно школьной) одежде и с красными галстуками, повязанными на манер скаутских, только в последнем случае галстуки были синие.

Збигнев знал, что здесь все дети от девяти до тринадцати лет состоят в таких скаутских отрядах, только называются они «пионерами». Тоже, кстати, американское слово.

Сейчас эти мальчики, глядя на него, что-то между собой обсуждали, но подойти не решались. Впрочем, Бжезинский уже знал, чего они хотят. Побывавшие ранее в СССР американцы часто давали местным детям упаковку «чуингама» - жевательной резинки. В Советском Союзе такой продукт не производился. Некоторые предприимчивые туристы фотографировали ребенка, протянувшего руку за упаковкой, а потом продавали фотографии редакциям газет, которые публиковали их с комментарием: «Советские дети просят милостыню».

Со временем некоторые местные мальчишки настолько осмелели, что сами стали подходить к иностранцам в расчете на жвачку.

Так получилось и сейчас. К Збигневу подбежала одиннадцатилетняя девочка с красным галстуком, протянула руку и требовательно сказала:

- Чуингам.

Бжезинский закивал и заулыбался, пошарил рукой в кармане, нащупал упаковку жвачки и протянул ее девочке. Схватив трофей, юная пионерка зажала его в ладони и начала отходить в сторону. Тут же трое мальчишек подскочили к Збигневу и что-то затараторили на своем языке.

Збигнев виновато развел руками: больше чуингама у него не было. Тогда немедленно возникшая у мальчишек злость обратилась на более удачливую конкурентку.

- Вот я все стены в школе распишу! – крикнул один из них. – Что Ксения Кларина из «А»-класса…

- Про себя напиши, ябеда-жулябеда! – огрызнулась девочка и плюнула в его сторону.

Детская перепалка на не понятном ему языке Збигнева не интересовала. Он увидел, что группа американцев начала загружаться в автобус, махнул рукой коллегам и зашагал к выходу из Лавры.

Идея его была проста. Еще подъезжая к Лавре, он заметил из окна автобуса, что на противоположном берегу Невы за огромным мостом располагается район невысоких многоквартирных домов. Туда Бжезинский и решил направить свой путь.

Он пошел по тротуару моста. Сырой неприятный ветер не очень его беспокоил, потому что дул не в лицо, а откуда-то сзади и сбоку.По мере того, как Бжезинский подходил к середине невероятно длинного моста, а дома на противоположном берегу приближались, первоначальная отвага Збигнева и его ощущение себя Джеймсом Бондом, сунувшим голову в пасть таинственного чудовища, начинали понемногу сходить на нет. Когда американец пересек середину моста и стал приближаться к противоположному берегу, они и вовсе пропали, сменившись внезапным приступом страха. Бжезинский даже резко замедлил ход, намереваясь повернуть обратно, в сторону столь безопасной площади перед Лаврой, откуда и до гостиницы было добраться не столь сложно. Но острый приступ страха сыграл над ним злую шутку. Внезапно низ живота начал закручиваться в тугой резиновый шланг весьма характерным позывом.

«Только не это!» - мысленно взмолился Збигнев и беспомощно огляделся по сторонам. По тротуару на его стороне моста никто не шел ни за ним, ни навстречу, но мимо совсем рядом непрерывно проезжали грузовые и легковые машины, а также троллейбусы и автобусы, и часть пассажиров словно прилипла к стеклам и видела каждое движение проходящего по мосту незнакомца. Прогрохотал мимо даже неторопливый трамвай.

Оставалось одно – бежать вперед до конца моста и нырять под него, укрывшись от глаз множества людей. Но тут же Бжезинский вспомнил нечто, заставившее его похолодеть. Ведь в Нью-Йорке и похожих городах с наступлением темноты – а она уже почти наступила – пространства под мостами становились обитаемыми. И это не только безобидные бродяги, но и агрессивные «саваджи», большинство из которых составляли негры. Хорошо, если чужака могли только ограбить, но ведь вполне вероятно было и изнасилование. Конечно, Бжезинский представить не мог последнее в отношении человека, который… Но кто знает, чего ждать от этих русских!

Когда Збигнев, уже изготовившийся бежать вперед, в замешательстве застыл, высшие силы явили все-таки к нему свою благосклонность: роковой позыв исчез так же внезапно, как и возник. Несколько мгновений американец приходил в себя, а затем расправил плечи и уверенно зашагал вперед. Он снова почувствовал себя отважным Джеймсом Бондом, отчаянным парнем.

Перейдя мост и оглянувшись, он не обнаружил под гигантским сооружением никаких признаков присутствия зловещих «саваджей». Теперь Бжезинский начал иногда встречать идущих навстречу людей, но никто из них не обращал на него ни малейшего внимания и не проявлял намерений к каким-то враждебным действиям. Пройдя несколько сотен метров по широкому проспекту, Збигнев оказался на круглой площади, ограниченной четырьмя полукруглыми домами непривычной архитектуры.

Повернув наугад налево, он прошел еще минут десять по широкой и малолюдной улице, делающей в одном месте изгиб, миновал небольшой заснеженный парк, по которому катались на лыжах дети, и вышел к магазину, занимающему первый этаж пятиэтажного дома.

Зайдя внутрь, Бжезинский был слегка удивлен, не обнаружив тех длинных очередей, о которых ему ранее рассказывали. Но торговый зал, выглядел совершенно иначе, чем в любом из американских штатов. Люди подходили к кассе, оплачивали, затем шли с чеком в тот или иной отдел, где за прилавком стояла продавщица.

«Это же невероятно невыгодно, - подумал Збигнев. – Зачем содержать такой большой штат, если было бы достаточно лишь нескольких касс на выходе из зала и нескольких человек для фасовки товара, часть из которых работали бы ночью?»

Изучив содержимое отделов, Бжезинский пришел к выводу, что слухи о пустых полках не вполне обоснованы, как и случае с очередями. Да, с выбором продуктов здесь было плоховато, хуже, чем в самом скромном гипермаркете на американской автозаправке, но набрать для себя чего-то самого необходимого покупатели все же могли.

«Впрочем, это же Ленинград, вторая столица после Москвы. Возможно, в провинции все обстоит куда хуже».

Выйдя из магазина, Збигнев зашел во двор и уселся на одной из скамеек. Ему предстояло перейти к своей главной задаче – пронаблюдать за людьми.

Уже стемнело, и в выходящих во двор окнах пятиэтажного дома вовсю загорался свет. Прикинув расстояние между парадными, Бжезинский рассчитал, что квартиры жильцов дома состояли из нескольких небольших комнаток и таких же крохотных кухонь и символических прихожих. С улицы была даже видна противоположная стена такой мини-кухни, находящаяся, казалось, совсем рядом.

«Как они могут там жить, неужели им не тесно?!» - поразился он.

Одновременно американец с интересом разглядывал людей, проходящих в сторону своих парадных. Видимо они сейчас возвращались с работы. Выражения их лиц он из-за темноты разглядеть не мог, но обратил внимание на скромность их верхней одежды. Преобладали пальто темных расцветок: чаще всего черные, иногда темно-коричневые и темно-серые. Похвастаться богатством своего гардероба местные жители явно не могли.

На соседней скамейке сидели и о чем-то беседовали две пожилые женщины, а другую облепила компания детей.

Со стороны находящейся где-то рядом Невы подул резкий сырой ветер. Бжезинский поежился и поднял воротник своего пальто.

- Ничего, если я тут покурю? – раздался голос рядом.

Это оказался старик в мешковатой одежде. Збигнев почувствовал в его фразе вопросительную интонацию, но о чем она – догадаться не мог.

- Sorry, I don′t speak Russian, - вежливо ответил он.

- А, так ты интурист, - сказал старик. – Ну ладно, я закурю, а если дым раздражать будет, начнешь ругаться по-своему, я все пойму и отойду.

Он присел на скамейку, достал из пачки папиросу, зажег спичку и закурил.

«У них нет зажигалок?!»

- Эх, жаль я не понимаю ни бельмеса по-вашему, а ты по-нашему, - снова заговорил старик. – А то спросил бы, что ты на нашей Малой Охте забыл. Смотреть тут нечего, вокруг одни «сталинки» и «хрущевки». Хотя при царе тут и вовсе, считай, как деревня была, с грязищей непролазной. Я еще мальцом был, помню: бедность голимая, как болезнь какая придет – в ряд ложились, только успевай хоронить. Бывало, в семье ребятишек семь-восемь, а выживают двое-трое. После революции и до конца войны тут тоже ничего хорошего не было, одни бараки общежитские. Но Иосиф наш грозный, хоть многих расстрелял и в лагеря упек, по медицине с любого начальства спрашивал строго, чтобы прививки там, медосмотры – все в срок. Мерли уже не так, детишек уже выхаживать как-то стали. А вот после войны, с пятидесятого года, пошло строительство. Ну да, квартирки маленькие, зато и коммуналок тут совсем мало осталось. Здесь, на Новочеркасском, вообще только отдельные.

Старик откашлялся и продолжил разговаривать, как будто сам с собой.

- Сейчас тут много чего появилось. Поликлиники детская и взрослая, кинотеатр «Рассвет» на Малоохтинском построили, парк разбили. Вот ты, интурист, наверно смотришь и думаешь: почему русские бедно живут, по вашим-то меркам? Оно все так, но только зачем вы к нам сразу после войны со своей гонкой вооружений полезли? Конечно, она силы жрет. А ведь от войны нам досталось как никому, целые области в развалинах лежали, а вы взяли и свою «холодную войну» нам объявили. И тут нам – и восстанавливай все, и новое оружие штампуй, чтобы за вами-то угнаться. Это как если бы кто-то несколько раз ножом в живот получил, загремел с перитонитом в реанимацию, его шили-латали, с того света вытянули, а потом… Выходит он из больницы, шатается с непривычки, а тут к нему другой подваливает – тот, кто все это время только ел, пил, да в футбол играл. И начинает его кулаком в грудь толкать и на драку подзуживать. Это не просто нечестно, братишка, это подлость. А о подлости всю жизнь помнить надо, сколько бы подлец потом тебе ни улыбался и овечкой ни прикидывался. Понимал бы ты по-нашему, я бы тебя спросил, чем мы вас так обидели, что вы эту канитель, считай, с ровного места запустили. Мы же воевали вместе! Я сам воевал.

Бжезинский вслушивался в речь словоохотливого старика, пытаясь угадать, о чем все-таки тот говорит. Но не получалось.

«Наверное, он что-то просит. А если дать ему чуингам?» - подумал Збигнев, но тут же вспомнил, что жвачку он уже отдал девочке с красным галстуком. Тогда Бжезинский решил дать старику тот самый «рубль», который он приготовил на случай встречи с уличными гангстерами. Он начал шарить по внутренним карманам в поисках русской купюры.

Но как раз в этот момент старик, уже докуривший свою папиросу, встал со скамейки и сказал:

- Ладно, пойду я. А ты, интурист, долго не сиди, простудишься, да и темно уже, вдруг какая шпана привяжется. А то забредают тут иногда…

Шаркающей походкой старик направился в сторону ближайшей парадной.

Сейчас Бжезинский, уже ставший одним из вершителей власти в США, сидя в своем кабинете, вспомнил тот случай и понял: ничего у него тогда тот старик не просил и денег бы не принял. Он просто размышлял вслух – для себя, а не для не понимающего языка американца. И поведал какую-то свою философию, которая у него есть, и не важно, насколько она близка к истине. Но она есть. А вот у тех ребятишек, которые выпрашивали жвачку, никакой философии, скорее всего, не будет. Значит, с будущем у Советской страны намечается проблема.

Когда эти дети станут взрослыми, они пойдут за тем, кто поманит их чем-то вроде «чуингама для старших». А такой вождь, если его появление в СССР возможно, обязательно придет к американцам с поднятыми руками, уподобившись средневековому германскому королю Генриху, явившемуся в Каноссу с покаянием и в рубище и ставшему на колени перед резиденцией папы Григория.

От этих мыслей Бжезинского отвлек звонок секретарши. Миссис Фенвик сообщила, что на связи директор ЦРУ.

- Соединяйте, - сказал советник президента, почему-то уверенный, что речь пойдет об операции по угону советского военного самолета.