Листая свои читательские дневники

­Читательский дневник. Учитель мечтает увидеть его у своих учеников. Библиотекарь не перестаёт надеяться, что этими записями с ним поделится читатель. Кто-то вспомнит свой читательский дневник, который чаще под страхом «неуда», реже – по доброй воле вёлся в школьные годы.
А для кого-то стало естественным вести дневник чтения в ЖЖ («живом журнале», куда заходят, набрав заветные буквы www.livejournal.com).
Чем может стать читательский дневник в становлении читателя, размышляет, опираясь на собственный опыт, наш постоянный автор историк, педагог Аркадий Юрьевич Кузнецов.

МНОГО лет я помнил, что где-то сохранились те читательские дневники, которые вёл в школьные годы. И вот я разыскал эти тетради – то, что записывал летом после четвёртого и после пятого класса. Тогда учительница, давая на уроках литературы список книг для чтения летом, рекомендовала вести читательский дневник. Помнится, дневник после пятого класса был представлен на выставке в школе, и у меня остался на руках только черновик. Конечно, было интересно перечитать, что и как там было написано.

В начале каждого дневника – список книг, рекомендованный для чтения. Как его диктовали тогда – отдельная история, она даже попала в фильм «Не болит голова у дятла». Подчёркнуто то, что «должно быть прочитано обязательно и в первую очередь». Это – книги по программе, остальное – также русская классика: Лермонтов, Некрасов или рассказы ряда писателей советского времени. Под списком книг четвёртого класса записано «задание на лето»: «Вести читательский дневник, записывая в нём фамилию автора и название книги, а также впечатления от прочитанного».

Конечно, в дневнике я вёл записи далеко не только о рекомендованных книгах. Кстати, в самом начале лета были прочитаны также рекомендованные по природоведению «Путешествие с домашними растениями» Верзилина и очерк «Океан». Отзывы содержали такие замечания: «Узнал много интересного о растениях, и в частности о кактусах, о кофейном дереве, о финиковой пальме, о розах, о папирусе, о мирте», а также: «Особенно интересовался историей водолазного костюма».

«В несколько дней прочитал эту книгу». Это – о пушкинском «Дубровском». Кстати, часто можно заметить, как скоро читалась та или иная книга: на следующее лето «Капитанскую дочку» я прочитал «очень быстро, за день с лишним», а «Кладовую солнца» Пришвина вообще читал «два часа». Очевидно, настолько захватил достаточно «детективный» сюжет, при том что, как помнится, я никогда не пропускал при чтении описаний природы.

А что там о «Дубровском»? «Мне не понравился Троекуров, потому что он жесток по отношению к дочери... А ещё он любил смотреть на терзания медведя». «Владимир Дубровский мне понравился тем, что отомстил за смерть отца и сумел провести Троекурова. Владимир вообще был честным человеком. Он грабил только помещиков, и то забирал у них не всё». Конечно, с некоторыми внутренними размышлениями читаешь теперь этот отзыв. Чёткое разделение героев «плохой – хороший» здесь наложилось на советское «классовое» воспитание, в результате которого прежде всего нравилось, что герой отомстил самодуру-помещику и вообще «грабил только помещиков».

Есть среди книг, читанных в 11 лет, «Лицо времени» – о русских художниках, «Поведение – двойка» – повесть писателя из ГДР А.Бётхера, «Бронзовая птица» Рыбакова и, конечно, фантастика. Есть «Юность полководца» Яна, исторические повести К.Моисеевой (целых четыре). Почётное место занимает «Одиссея» Гомера, которую я просто читал перед сном и клал под подушку (почти как Александр Македонский клал «Илиаду»). И целое лето читал «Дэвида Копперфилда» Диккенса. «Впечатления очень большие, для них не хватит и десяти страниц. Больше всех не понравился Урия Хип и Роза Дартл. Понравился мистер Пегготи за то, что он через все препятствия стремится разыскать Эмили. Дора слишком уж глупа, а Агнес полная противоположность ей. Других впечатлений много, но для них потребуются страницы». Вот так. Между прочим, в том году телевидение показывало многосерийный английский фильм «Дэвид Копперфилд», который, конечно, я тоже с интересом посмотрел. Помнится, в нём были такие замечательные юные актеры, игравшие Копперфилда и Трэдлса, и куда менее интересные взрослые в их ролях.

В черновиках следующего лета (после пятого класса) нашел не всё. Куда-то делся, например, отзыв о романе «Человек-амфибия» Беляева (я был одним из тех подростков, которые критиковали знаменитый фильм за весьма нестрогое соответствие первоисточнику). Но и так есть немало интересного – вот, например, что написано о «Гиперболоиде инженера Гарина»: «Гарин – очень жестокий человек. Он хочет овладеть миром с помощью гиперболоида... Как заметил автор через десять лет после написания книги, «в ней угадывается будущий фашизм». (Вот что значит читать предисловия!) «Но тьма никогда не победит свет, а фашизм – демократию. Гарин потерпел полное крушение своих планов и был жестоко наказан за них». (А это уже, вероятно, почерпнуто на школьной политинформации, это же Сальвадор Альенде!)

Довольно много среди прочитанных книг сказок разных народов, в которых подмечаются «некоторые особенные черты» (тоже результат чтения комментариев). И взахлеб читал в то лето Пушкина, в том числе «Евгения Онегина», почти все поэмы и повести. В оценке «Повестей Белкина» оказался не оригинален: «Больше всего понравились “Метель” и “Барышня-крестьянка”». Хотя припоминается чтение прежде всего «Станционного смотрителя» и особенно почему-то восприятие описания убранства домика Самсона Вырина с лубком на тему притчи о блудном сыне. А вот о «Капитанской дочке»: «Я понимаю, почему сам Пугачёв пощадил Гринёва, хотя он не хотел перейти на его сторону. Ибо Гринёв был стойким человеком и готов был умереть, но не изменить присяге, и его нельзя было не пощадить». «Очень не понравился», конечно же, Швабрин. Вообще мне (как, я думаю, и любому нормальному подростку) из книжных персонажей прежде всего не нравились приспособленцы, лицемеры и предатели. Не нравились, может быть, обостренно, и поэтому уже во взрослой жизни мне с самого начала были неприятны те, что в 1990 году громче всех кричали: «Долой КПСС!», а в 1993-м – «Долой президента!»… А вот в случае с Гринёвым проявилось распространённое в те времена противоречие: «классово правильная» симпатия к Пугачёву наталкивалась на понимание принципиальности и какой-то большой правды в поведении пушкинского героя.

«Евгений Онегин»… Когда-то, в пять лет, мне впервые попал в руки том собрания сочинений Пушкина. Больше всего мне понравилось то, что на страницах романа «Евгений Онегин» строфы помечены почти не известными мне тогда римскими цифрами, а также почему-то страшно полюбилась строчка: «Она его не подымает»… И вот я взялся читать об Онегине и Татьяне в двенадцать лет. Отзывы, конечно, ещё слишком обтекаемы: «Татьяна выполнила свой долг перед Онегиным», «прелесть стихов великого классика», «вызвали внимание суждения Пушкина о поэте и его задаче перед людьми». Определённо было интересно узнать историю обнаружения 10-й главы. И наконец, чтение Пушкина имело продолжение: «Когда был в музее Пушкина на Кропоткинской улице, долго стоял над “онегинской” витриной». Конечно, все это было как-то особенно приподнято в те времена, когда поэт, как, может быть, никогда, воспринимался культурной общественностью как царь и бог на фоне самого благодарного юбилея Пушкина – 175-летия, о котором почему-то нечасто вспоминают, и когда «в ударе» были Гейченко, Андроников, Благой (a еще – 150-летие восстания декабристов).

Приведу ещё несколько забавных фраз из первых двух своих читательских дневников:

«Андреас во всех своих приключениях почти не виноват».

«Образы в былинах даны либо высоко идеальные, либо высоко плохие».

«Начало этой двулогии...»

Третий летний читательский дневник, после шестого класса, я вел уже без рекомендации в школе, просто по устоявшейся привычке. Это лето для меня было «гоголевским»: прочитал и «Петербургские повести», и «Ревизора», и «Женитьбу», и, в соответствии со списком литературы на лето, шесть первых глав «Мёртвых душ» и «Повесть о капитане Копейкине». Помню, как Гоголь, в отличие от Пушкина, непросто, иногда вымученно мне давался. (Исключая ранние повести и драматургию. Прочитав «Театральный разъезд», даже ринулся сам сочинять сцены разъезда после спектакля в театре образца 1970-х годов.)

Читал тогда и «Недоросля», и поэмы Лермонтова, и «Сказки об Италии», и «Аэлиту», и сборник произведений Ефремова, и «Молодую гвардию»... Припоминаю отдельные фразы из дневника, но, к сожалению, не смог его найти и точно процитировать.

Позднее читательских дневников я уже не вёл. Очевидно, потому, что свои литературные впечатления высказывал в другой форме – на занятиях клуба «Зеленый Шум» во Дворце пионеров на Ленинских горах.