Сон

Простившись с Алёшей и помахав ему на прощанье их талисманом Зайчиком, Алёнка, то тихонько всхлипывая, то улыбаясь, шла домой по ночной Москве. Вокруг шумели даже в эту пору нескончаемые потоки машин, и пытались уснуть в хаосе и грохоте центрального проспекта огромные каменные многоглазые монстры. Они в который раз убеждались в бесплодности своих попыток успокоить протекающие между ними пульсирующие в светофорном ритме потоки, свернуть их в заводи, чтобы наладить осмысленную жизнь снующих у подножий людей, заманить в квартиры, на семейные ужины при свечах, в полумрак спален с нетерпеливо откидываемыми покрывалами, в джакузи с пеной, веселыми брызгами, смехом и многообещающими взглядами.

А Лёша тем временем совсем не смотрел по сторонам в окна давно полюбившегося ему уютного автобусика, уносящего прочь от Алёнушки в пока еще тихий, по столичным меркам, провинциальный город. Он погрузился в воспоминания о минутах расставания, о двух кристально чистых слезинках, скатившихся из прекрасных карих глаз меж его губ и надолго оставивших ощущение прохлады тающих льдинок и солоноватый вкус на языке...

Загадочно это безумство. Кому в молодости суждено переболеть, кому в зрелом возрасте, кому-то вообще не повезло... Алёнка в который раз досадливо посмотрела на шкаф, в стеклянных дверцах которого отражалось безмятежное лицо ожидающего в спальне Ванечки. Придя домой, она уже в дверях пожаловалась на усталость и головную боль, потом всплеснула руками на гору ждущего глажки белья и так рьяно зашипела утюгом, что муж вздохнул и засобирался спать. Но то ли идеально очерченные природой, как изысканным карандашом, губки пунцовели не в меру, то ли глаза сияли, то ли еще что, но сразу же по приходу надетый самый бесформенный халат не помог: вот уж гора мало-помалу растаяла до стопки, а Ванечка вcё листал книгу...

Алёнка попробовала вспомнить, как они жили с мужем ну вот только что - и не смогла. Прошлое, казавшееся недавно таким цветным и ярким, стало блёклым туманным фоном, теперь вся Вселенная захороводила вокруг вновь вспыхнувшей и ослепительно сияющей звезды... нет, двойной звезды - Алёши и Алёнки! В таком состоянии, когда рвутся связи с реальным миром, долго жить невозможно. Слава богу, рано или поздно оно трансформируется в нежность, привязанность, сексуальное влечение, дружбу, взаимопонимание и взаимопроникновение, что, собственно, и есть любовь. Но перед этим - испепеляющая страсть, бездонная пучина бессонного сумасшествия! Ощущение великого счастья, что успел испытать то, что могло навсегда пройти мимо... стоило только не улыбнуться смайликом, не пролететь Смешариком, не сказать "Мне хочется тебя увидеть"... Дрожь магнитов, раскроенных по божественным лекалам Инь и Ян в мастерской Всевышнего, после долгих странствий уловивших партнёра, стремительное их соединение и обретение счастливого блаженства в объятиях неразрывного совершенного круга...

С последней рубашкой Алёнка услышала долгожданный хлопок соскользнувшей с кровати книги и, обняв рыжего котика, к которому Ванечка нередко даже ревновал жену, на цыпочках вспорхнула в спальню.

Мало-помалу поток сверхчувственных снов, получив мощную подпитку от ставшего общим с Алёшей влюбленного сердца, забурлил в Алёнке с новой силой. Она спала и думала... Или не спала и не думала... Сон - не сон... "Нет, я не сплю, - сообразила наконец. - Вон кот сопит, вон муж затаился в засаде, хочет поймать меня на излёте очередной сонной иллюзии... Только напрасно ждёшь, друг боевой, не пробужусь я больше. В снах вижу такой реал цветной трёхмерный с долби-сурраундом, что просыпаться - насилие над природой, почти уголовное преступление перед душой".

И опять сон - не сон, бласть - не бласть, она - не она... Спит Алёша пять минут, минута удивительного пограничного состояния в дрожащем и струящемся, как северное сияние, сознании-несознании, минута пробуждения с желанием задержать сладкую негу... её, то выходящую из морской пены, то нежно прижимающуюся к нему ещё холодной, с капельками воды грудью, от которой... которых невозможно оторваться, но сколько ещё на ней умопомрачительных изгибов, выпуклостей и впадин, пьянящих так, что каждое прикосновение к ним, покрытым нежной атласной кожей, вызывает стон и головокружение... И снова: сон... нега... Алёнкаааааа...

"Алёша", - не прошептала, не выдохнула, а прикоснулась губами к эфиру Алёнка... Она привычно подоткнула под себя покрывало со стороны мужа. Это второе одеяло было её маленькой победой над двухнедельной обидой Ванечки, но ей так не хотелось пробуждаться с перехлёстнутыми с ним ногами, что она выстояла. Ваня мало-помалу успокоился и сейчас тихонько сопел вроде бы и рядом, но теперь бесконечно далеко...

Она достала мобильник и открыла фотографию, где сидит у Алексея на коленях в их уютном убежище. "Алёшенька, милый Медведик..." - она погладила Алёшу пальчиком, и его рука медленно и нежно заскользила от её груди дальше, вниз. Мурашки побежали по бёдрам, губки, про которые Алёша до сих пор, кажется, думает, что она их подрисовывает, приоткрылись, и Алёнка ощутила себя парящей в восхитительно ласковом облаке, наполненном прикосновениями и поцелуями Алёши.

"Уснуть и проснуться с тобой. И приятно безмерно, вот ты - чарующее обволакивающее сияние, ему нет преград и времени, оно проникает в меня, пронзает и взрывает клетки, превращая их в крошечные воздушные шарики, наполняет их, с каждой минутой я невесомее, готова взлететь, излиться светом, чтобы раствориться в тебе... И больно - это лишь сон, призрачные объятия, не вдохнуть сейчас обворожительный запах твоей кожи, не замереть с тобой в последнюю секунду, приготовившись к ослепительным мгновениям, когда сознание покинет нас... Сияние непрерывно струится, окутывает, дурманит... может, и не сияние - пламя, в котором остаётся сгореть без остатка, испытав жгучий смертельный парализующий удар огня как оргазм..."

... И снова: сон - сияние - нега... до колокольного звона на заре... Собственно, уже и утро незаметно подкралось, вон и солнце просунуло свои лучи в окно, нежный тёплый розовый мерцающий свет заструился по стенам, раздвигая их. Испытывая сладкое томление, Алёша наизусть читал последние письма Алёнки, всё больше изумляясь: её нежный голос с каждой секундой явственнее заполнял помещение, он уже не был тихим, но Алёша почему-то знал, что никто его не слышит. И - главное - голос чудесным образом обращался к самому сердцу, и этот новый, пронизывающий смысл был настолько сердцу мил, что оно поминутно замирало или трепетало.

"Ах, милый Голос, что же не слал мне весточки раньше, не спасал от печальных мыслей, когда Алёнка далеко? Ты ниспослан в грустный период моей жизни, ощущаю тебя в себе, как утреннее пробуждение природы, слышу тебя, как голос ангела, всё прекрасное, что вижу: восход солнца и звёзды на небе, соловьиные трели и журчание ручейка, радугу и грибной дождик - для меня это ты, твои воплощения..." Как голос Полины Виардо потряс и навсегда поработил сердце Тургенева, так прелестный голос, что слышал, читая строки писем, Алёша, покорил его нежностью, волшебным отражением влюблённого сердца...

"Почему в грустный? - прошептала Алёнка - Мой самый любимый, самый родной, самый желанный... Люблю тебя ужасно! С тех пор, как начал писать мне, я вспоминаю Тургенева и Виардо! Опять прочитал мои мысли?! Как такое происходит? Я люблю тебя!!! Хочется плакать, потому что сердце переполнено нежностью... и вся она - только для тебя... Я люблю тебя!"

Тут Алёнка отчётливо ощутила рядом осторожное движение, лёгкое дуновение, внимательный взгляд, открыла глаза и слегка повернула голову... Затаив дыхание, в экран мобильника в руке пристально смотрел кот. Муж длительную засаду не выдержал - спит. "Боже ж ты мой, ночь ещё на дворе!" - изумилась Алёнка, взглянув в окно, зачерпнула одеялом сколько могла разлившейся вокруг нежности и, стараясь не упустить ни капельки, уединилась с ней под покрывалом.