Слезы ДУДУКА

­­­ Глава 1.

Слезы и пот, смешавшись в единый поток, стекали по лицу.

Невероятные страдания порождали стон, переходящий в крик, эмоции не поддавались контролю. Осталось лишь одно единственное желание -чтобы это все поскорее закончилось.

Внезапно все прекратилось, организм был готов отключиться, но вдруг она увидела строгие и понимающие глаза старой акушерки, они смотрели в самую душу, казалось, видели больше, чем все остальные. Мягким низким голосом она спросила:

- Первые роды?

Отвечать не было сил, и роженица утвердительно кивнула. Акушерка и так знала, что это первые роды, но своим вопросом хотела точнее понять состояние молодой женщины. Не прекращая смотреть строго в глаза, проводила инструктаж:

- Головка уже видна, давай, последний рывок, он самый тяжелый, тужься что есть сил!

Отработанным за многие годы движением она одной рукой взяла ногу у основания бедра, другой - плечо и плавно потянула их друг к другу с ожесточенным криком:

- Тужься, мать твою!!!

Тело освободилось от бремени, казалось, что вместе с плодом вышли все внутренности, осталась пустота. Боль прекратилась, хотелось пить и спать.

Она приподняла голову и глядя на суетившихся вокруг новорожденного врачей, тихо простонала:

- Кто?

Но ее будто никто не слышал, все были заняты ребенком. Сон как рукой сняло: «Почему они не говорят пол ребенка, что там происходит?» Минуты казались бесконечными, она постаралась приподняться, чтобы увидеть скрытое от ее глаз и еще раз неуверенно спросила:

- Мальчик?

Но ответа опять не последовало, паника овладела матерью только что родившегося малыша.

- Почему ребенок не кричит, что происходит? - почти закричала она, с трудом сдерживая подступающие слезы.

- Мамочка, не переживайте, у вас родилась прекрасная девочка, да еще в рубашке, счастливой будет, - медсестра мило засмеялась.

- Как девочка? Мы ждали мальчика…- пролепетала слабым голосом мамочка. Комок слез и обиды подступил к горлу, она была готова разрыдаться.

- Ну что так расстраиваться, следующим будет мальчик, а эта, посмотри какая красотка: с волосиками, черненькая, - медсестра подняла девочку над головой, чтобы мать увидела свое чадо, - В кого она у тебя такая брюнетка получилась?

Женщина снова засмеялась и радостно похлопала младенца по попке

Ребенок разразился первым криком, оповещая всех о своем появлении на свет.

- В папу, он черненький, - не скрывая явного разочарования, промолвила новоиспеченная мамаша.

Новая волна слез и обиды подходила к горлу, не в силах больше с этим бороться, женщина заплакала навзрыд. Голоса отдалялись, и она почти не слышала, что ей сказали: «Три килограмма 400 грамм, 52 сантиметра, прекрасный младенец…»

Голоса постепенно превращались в гул, она не понимала ни их смысла, ни кто их произносил, неудержимая обида разрывала душу на части. Мысли роились в голове: «Я не оправдала ожиданий, не смогла угодить любимому и единственному мужчине ее жизни. Он так ждал этого события, так готовился к появлению сына и имя уже подобрал, он так гордился своей женой и тем, что она родит ему сына. Что же теперь будет, как она принесет эту маленькую девочку домой. Сама себя, распаляя такими мыслями, она еще сильнее заплакала и была на грани истерики, как вдруг в мокрые от слез глаза заглянули глаза акушерки.

- Что за истерика? - почти прошипела женщина, - ты родила здоровую девочку, сама в полном порядке, ни одного разрыва, что за слезы? - с учительской манерой продолжала акушерка. В ее тоне чувствовалась грубость и пренебрежение к роженице.

- Многие мечтают о ребеночке, а ты ревешь…- продолжала додавливать ее и так угнетенное состояние акушерка.

- Муж ждал сына, - вяло всхлипывая, промямлила молодая мама.

- Глупости какие, ребенок есть ребенок, девочка или мальчик. Это кажется принципиальным только, пока ходишь в положении, а вот принесешь кулёчек домой, посмотрит он на свою кровиночку и оторваться уже больше не сможет, - продолжала она уже не так строго.

- Мы имя для мальчика выбрали, - оправдывала себя и мужа молодая мама.

- Вот рассмешила, глупышка! - громко засмеялась женщина, да так, что кашель прервал смех.

Закашлявшись, она вышла прочь из родильного зала, устало стала снимать перчатки, фартук, постепенно превращаясь в обычную женщину. Посмотрела на себя в зеркало и пошла прямо по коридору к запасному выходу, где обычно они с коллегами выкуривали по сигаретке, степенно беседуя. В курилке никого не было, и она, открыв настежь окно, выглянула на улицу. Весна! Как здорово! Деревья готовы проснуться, вся природа будто потягивалась в постели в ожидании неминуемого пробуждения, травка первой радуется весеннему солнышку и уже начинает зеленеть. Боже, какое прекрасное время года – весна!

Закурив сигарету, она вернулась мысленно к только что принятому младенцу и ее маме. «Глупая девчонка, - думала она, - хочет угодить своему мужу». От этих мыслей грустная усмешка пробежала по лицу. Скорее всего, это неудачный собственный опыт всколыхнул неприятные воспоминания. Много лет, почти всю жизнь она принимает младенцев и каждый раз для нее — это особенное событие и каждые роды не похожи друг на друга. Невозможно предсказать и предугадать, как будут развиваться события и чем все закончится. Слава Богу, в этот раз все хорошо, девочка родилась в «сорочке» или «рубашке», как говорят в народе. Только она хорошо знала, что такое «рубашка» - это не разорвавшиеся в момент рождения ребенка плодные оболочки, ребенок еще в утробе мамы боролся за жизнь, и, если у него получалось выжить в данной ситуации, это была даже не просто удача, а большое счастье. И ей как – то грустно стало за только что рожденную девочку. В утробе боролась за жизнь, а теперь ей нужно будет завоевать любовь своих же родителей.

Да, потрясающая штука наша жизнь. Она затянула дым в себя по - глубже и неспешно выдохнула. Рабочие сутки закончились: «Нужно идти сменяться и домой, восьмой час утра, - подумала уставшая акушерка.»

На другом конце города всю ночь не спала еще одна женщина. Тихо молилась и ждала, очень надеясь, что Бог пошлет ей внучку. За ее тяжелую жизнь, она намучалась со своими сыновьями и думала, что рождение внучки будет светлым пятном в ее грустной судьбе, она уже представляла маленькую с черными волосами и глазками, как маслины внучку. Титул бабушки ей не очень нравился, но за время беременности невестки она постаралась смириться с новым положением в семье. Да, рождение ребенка делает всех на порядок старше: те, кто были детьми - становятся родителями, а их родители - бабушками и дедушками.

Собираясь на работу, в голове была одна единственная мысль: родила? Привыкшая всегда выглядеть хорошо и безупречно, она отработанными движениями подкрасилась, оделась, набросив кофту, выбежала из дома.

В то время телефоны были только на улицах, назывались «телефонными будками», за 2 копейки можно было говорить до бесконечности. Добежав до ближайшей «будки», дрожащими от волнения руками развернула листочек с заранее написанным номером приемного отделения родильного дома, зачем -то посмотрела на часы – пол восьмого утра. «Не опоздать бы на работу», -подумала и стала набирать номер. Гудок, другой, а сердце, стучит громче гудков. На том конце провода трубку брать не спешили, вдруг, раздался сонный, томный голос:

- Родильный дом, слушаю вас.

- К вам сегодня ночью привезли женщину, Мартиросову Таню, - назвала фамилию и робко по - детски спросила, - не родила?

В трубке послышался шорох, затем томный голос ответил:

- Еще не родила, позвоните ближе к обеду.

Женщина на том конце провода уже было хотела положить трубку, как кто – то окликнул ее, она радостным голосом, не кладя трубку, крикнула:

- Мартиросова не родила, вот тут интересуются?

Ей что – то ответили, и она переспросила: «Девочка?»

Продолжать разговор было уже бессмысленно. Ошарашенная самой прекрасной новостью на земле новоиспеченная бабушка аккуратно повесила трубку телефонного аппарата.

Голова закружилась от внезапной радостной вести, и вдруг - резкая боль внизу живота, да такая, что она присела прямо в телефонной будке и не могла даже дышать. Некоторое время она сидела на корточках и думала: «Куда ей сейчас бежать? На работу? Обратно домой?». Решение пришло само, критические дни наступили раньше времени, сиюминутно и с этим нужно было что – то делать. Выбежав из телефонной будки, она направилась обратно домой.

Забегая в коридор, закричала что было сил: «Родилаааась сегодня утром! - и тут пришла в голову мысль, - я же не узнала вес и рост».

Сыновья, напуганные криком матери, подбежали, а старший Валерка, который час назад стал отцом, строго спросил:

- Кто родилась?

Счастливая бабушка, не скрывая искренней радости сказала:

- У тебя дочь родилась!

- Как дочь? – в один голос спросили братья.

- Все говорили, сын будет!– твердил Валерка.

Мать похлопала сына по плечу и спросила:

- Кто-говорил-то? Да и какая теперь разница, радуйся, дурачок, у тебя доченька!

Младший сын Володя, казалось, не понимал, о чем идет речь, ему очень хотелось спать, он пришел с гулянок под утро. Взяв со стола кусок хлеба, стал лениво жевать, наблюдая за братом и матерью. Постояв еще немного, пошел к своей кровати, ему было 17 лет и семейные проблемы его мало волновали, домой он приходил покушать и поспать.

Клара резко встрепенулась, вспомнила про работу: «Мне нужно бежать, я опаздываю!»

Мать словно испарилась. Вдруг стало совсем тихо. Новоиспеченный отец остался наедине со своей радостью, подумалось: «Как назвать ребенка?» - он даже не мог в мыслях произнести слово «дочь». Для него это была огромная проблема, какое имя дать ребенку? Ведь имя выбирают родители для своего чада на всю жизнь!!!

Выросший без отца, Валера хотел в его память назвать сына Петром. Отец умер в раннем возрасте, когда Валерке было чуть больше 8 лет. Воспоминания о родном человеке были смутными и с годами становились совсем призрачными. Ему не хватало мужского влияния, он искренне завидовал мальчишкам, которые могли с папкой куда - то пойти или помогать отцу, или выполнять поручение отца, даже если друзья боялись наказаний от отца, он им завидовал. Валере казалось, что, если бы папка не умер, его жизнь была бы другой. Нельзя сказать, что он сетовал на судьбу. Статус сироты всегда его преследовал. Когда он попадался на шалостях, ему с упреком говорили: «Был бы жив твой отец, он бы показал тебе «где раки зимуют»; некоторые жалели безотцовщину, но для него это было унизительным и часто нестерпимой болью отдавалось в душе. Именно поэтому в друзьях у него были по большей части такие же безотцовщины, как и он сам. Валерка проводил параллели с судьбой папки и нашел сходство -Петр Никитович был круглым сиротой, родителей своих даже не помнил. В этом сходстве он находил утешение. Именно поэтому мечтал о рождении сына - продолжателе рода и фамилии, именно поэтому хотел своему сыну дать имя отца - Петр.

Но, что - то пошло не так, и у него сегодня родилась дочь, «все карты перепутались, все планы поломались. «Ну, ничего, второй ребенок обязательно будет мальчиком, - подумал Валерка,- в конце концов, сначала - «нянька», потом - «лялька»», - успокоил себя молодой папаша.

С такими мыслями он зашел в комнату брата, тот уже вовсю храпел, будто и не просыпался.

- Вовка, Вовка, проснись, чудовище! Ну, прошу тебя, проснись! – растормошил брата, спросил, -как мне назвать девочку?

Вовка ошалелыми глазами смотрел и не понимал, о чем идет речь:

- Какую девочку?

- Блин, ты больной что ли? Дочку мою!

- Брат, я так хочу спать, прости меня, давай после обеда подумаем, у меня сейчас совсем голова не варит, - опускаясь на подушку, почти во сне проговорил,-назовите как мать Кларой.

- Да точно, почему я сразу об этом не подумал, - сказал он уже спящему брату и самому себе.

Рождение дочери очень потрясло его. И хотя было очевидно, что беременная женщина – родит, и другого исхода в этом состоянии нет. Но сейчас это было очень неожиданно, не только то, что родилась девочка, но и сам факт рождения ребенка был неожиданностью. Да еще и эта огромная ответственность: выбор женского имени. Вдруг навалилась паника, все перебираемые в голове имена не нравились, ему казалось, что они не достойны его дочери.

Пока он брился, одевался, мысль о выборе имени не отпускала ни на минуту. Потом даже подумалось: «Мы так были уверены, что родится мальчик, что не придумали даже ни одного варианта для девочки? Да, сейчас пойду к матери на работу, может она подскажет, как назвать дочку», - и спешно вышел из дома.

Маленького роста, всегда с улыбкой на лице, покладистая, выручит любого, кто попросит подменить на работе. Клара работала мужским мастером в «Салоне красоты» в самом центре города Ставрополя, на площади Ленина. Клиенты стремились попасть именно к ней, считали ее хорошим мастером, да и внешность у нее была очень яркая: худенькая женщина с большим бюстом, для каждого мужчины - богиня.

Валерка подошел к двери салона, где работала мать, увидел в холле очередь, стал понимать, что здесь не поговоришь. Но все же сел на свободное место в веренице ожидающих мужчин.

Голова переполнилась женскими именами: армянскими и русскими, даже мифическими, но все было не то, каждое всплывающее в голове имя, напоминало какую – то девушку или женщину, с которой он не хотел сравнивать свою маленькую, несравненную дочь. «Что же делать?». Он настолько ушел глубоко в свои мысли, что не заметил, как к нему подошла мать, очнулся лишь тогда, когда она погладила его по голове. Взволнованно спросила:

- Что случилось, почему ты здесь, а не в роддоме?

- Мама, как мы назовем девочку, ну мою дочку, ну ту, что сегодня, – спрашивал Валера, как маленький ребенок.

- Иди в роддом, может чего нужно принести, может в окошко ребеночка покажет, – словно не понимая, чего хочет от нее сын, давала ему советы, совершенно игнорируя заданный вопрос.

Мужчины, сидящие в очереди за красотой, оживились и каждый начал предлагать свои варианты, кто – то поздравлял, кто – то хотел поделиться историей выбора имени своему ребенку. На шум выбежали мастера из других залов, не понимая, что же происходит, почему очередь мужчин стала слишком громко басить. И тут Клара громко, перекрикивая всех сказала: «Сегодня утром, я стала бабушкой!!!!»

Сразу началось что- то невероятное: сотрудницы целовали, обнимали, задавали стандартные вопросы: вес? Рост? Как мама? Как ребенок?

Про Валерку забыли все, его не замечали, все внимание было адресовано Кларе.

Валерка дернул мать за рукав белоснежного халата:

- На пять минут выйдем?! – почти утвердительно сказал он.

Они вышли из «Салона» на залитую светом дорожку, украшенную по краям клумбами, на которых цветочки были готовы появиться в любой момент, казалось, что глазами можно было увидеть их рост. Понимая, что времени мало, он напористым голосом спросил:

- Как назовем девочку? Давай - Клара! – выпалил он, глядя матери прямо в глаза.

И в этот момент началось невообразимое - Клара сняла с головы платок и начала плакать:

- Ты хочешь, чтобы я рано умерла?

- Мама, что ты говоришь? Я очень тебя люблю и хочу назвать дочь твоим именем!!!- яростно и нежно говорил сын.

- В честь меня хочешь назвать дочь? – со злостью спросила она сына.

- Ну да, – кивнул Валерка.

- Нет, я против! Вот умру, тогда и называй, а пока я жива, второй Клары в нашей семье не будет, – безапелляционно произнесла Клара.

- Мама, но это же предрассудки, что за чушь? – не отступал сын.

- Мне нужно работать, клиенты ждут. Я сказала, что думаю, по этому поводу и мнения своего не поменяю, множество красивых женских имен, посоветуйся с женой.

- Все, мне пора, – сказала Клара и пошла быстрыми шагами в парикмахерскую.

Голова гудела, вопрос не решался как на грех. Озадаченный немыслимо тяжелым вопросом Валерка побрел в сторону дома. В голове роем кружились имена: «Рита? Вика? Катя? Ира?... Такое изобилие и все не то», – подумал он.

Он поднял голову к небесам, яркое солнышко освещало землю, на небе ни облачка, и такой восторг рождался в душе у Валерки, он понимал, что прежним ему не быть, рождение новой жизни преображало его душу, он мысленно прошептал, глядя в голубую даль неба: «Господи, ну как же мне назвать мое сокровище?! Помоги, Боже!!!».

Ответа не последовало, но тревога начинала уходить. Вот так, не помня себя, Валерка повернул на улицу Жданова, раньше она называлась Станичной. Здесь они с Вовкой родились, здесь прошло их детство, тут он знал каждый камушек на дороге – это была его родная улица. Подходя к дому, он даже повеселел и прошел мимо своей калитки, будто специально и в тоже время не понимая, куда его несут собственные ноги. И вот подошел он к таинственному дому на всей улице, там жила старуха - бабка Варвара. Многие побаивались ее, некоторые считали сумасшедшей.

Все дело было в том, что Варвара была глубоко верующей бабушкой, которая про христианскую веру знала все, ей было наплевать на коммунистов и Советскую власть, она никакого представления не имела о Партии. Значение слова «атеизм» ей было чуждо. Казалось, все мероприятия, проводимые государством в то время по борьбе с религиозными явлениями, обходили ее стороной, все смирились с ее безграничной верой в Бога. Она ходила в церковь, крестилась на улице, молилась Богу. Создавалось впечатление, что она с другой планеты и не знает, что советским людям верить в Бога нельзя, а может она и не считала себя советским человеком?

Валерка подошел к калитке, нерешительно толкнул. Домик Бабы Вари был стареньким и ветхим, как и она сама, даже на улице пахло ладаном и свечами. Постучал в дверь - тишина. «Может, не слышит?» - подумал он, но стучать второй раз не стал, собрался уходить, как вдруг тихий голос спросил:

«Чего нужно?» – Варвара стояла около окошка своего маленького, похожего на келью жилища. Она наблюдала, как молодой человек стоял у калитки, не решаясь зайти, потом тихо и нерешительно стучал. Скорее всего, если бы она была не на улице, то и не услышала, как он царапается. Конечно же, баба Варя узнала Валерку. К уличной шантрапе, в число, которых входил и он, старушка относилась с опаской. Что у этих бесят на уме?

Все это время она неотрывно смотрела на Валерку. Валерка же в свою очередь весь скукожился под ее взглядом, опустил голову, стал даже меньше ростом и не глядя на бабулю промямлил:

- У меня сегодня дочка родилась, и я не знаю, как ее назвать, ну, имя, какое ей дать, – тихо себе под нос шептал Валерка.

- Назови ее Анной, сегодня праздник большой «Благовещенье», - строго сказала Варвара.

Валерка махнул согласительно головой, ему было неведанно, что означает «Благовещенье», запомнил только, что праздник большой, и это его немного приободрило. Возле калитки голос бабы Вари остановил его, она говорила словно ему в след:

- Сегодня птица гнезда не вьет, а девка косы не плетет, а твоей жене приспичило рожать, даже и не знаю, к худу это или к добру. Я не увижу, а ты ….- она перекрестила его уходящую фигуру, махнула в след рукой, словно благословляя на какое - то очень важное дело.

Валерка вышел за калитку и понял, что его рубашка мокрая до нитки, так он вспотел от волнения. Но в тот же момент он ощутил великую душевную легкость, невероятную радость и с чувством великого удовлетворения побежал в родильный дом к жене и Аннушке. Всю дорогу шел и повторял как молитву: «Анна, Анечка, Анюта, да, да, да, как ему самому в голову не пришло это имя».

Так была решена очень важная задача.

ХХХХХ

Рождение человека - это великое таинство, не разгаданное, по сей день. Каждый живущий на земле человек познает его в одиночестве, в одиночестве он уходит из жизни, независимо, где и кто находится рядом. Мы часто ищем истину, не подозревая, что истина в нас самих. То, что закладывалось в нас предками веками. Человек не в силах познать самого себя, не узнав о предках.

Мы не знаем, откуда берется ярость или искреннее милосердие. Я очень хорошо знаю девочку, которая не помнит своего отца (он умер, когда она была младенцем). Она в точности повторила родителя: характером, походкой и мимикой, что это? Скажете: «Генетическая память»?

А может каждый из нас - целая Вселенная? Ведь большинство людей не подозревают, что у нас внутри. Своей жизнью живут наши органы, мозг, печень и почки, каждая клетка напитана жизнью, мы даже не подозреваем, как вылечиваемся или от чего внезапно умираем. Иногда совершаем поступки, а осознаем содеянное гораздо позже……

Долгие, неспешные разговоры с моей бабушкой Кларой (Кнарик), которая помнила события давних лет, а куда положила ключи или очки забыла, позволили мне по крупицам собирать истории из жизни своих предков. Оказалось, что были интересные события, невероятные сплетения судеб. Слушая бабушку, я долго анализировала, иногда думала: «Зачем мне это все, живут мои братья и сестры и не думают ни о прошлом, ни о будущем, а я, зачем-то взяла лопату времени и копаю, копаю, мучаю расспросами бабушку, ведь ей уже далеко за 80 лет и все эти воспоминания даются ей нелегко». Не знаю, что именно мной руководит, но потребность писать, гораздо выше даже здравого смысла. Я хочу, и я пишу.

Историю моего появления на свет рассказала моя дорогая бабушка Клара (Кнарик). Вы спросите, почему Кнарик в скобках? А потому, что Кнарик – армянское имя, а бабушка работала и жила в России с русскими людьми и понимала, что им проще будет называть ее Кларой и скорее всего ей нравилось имя Клара, поэтому она представлялась им. Дома, родные называли ее Кнарик или Кнарочка. И то, как человек обращался к ней по имени, можно было догадаться, насколько он ей близок.

Дорогой мой читатель, я рассказала о своем появлении на свет. А теперь хочу погрузиться в далекие события праотцов.

Страшная трагедия случилась много лет назад, не было ни одной армянской семьи, которой бы не коснулось это «величайшее» по своему масштабу и трагичности событие - Геноцид Армян.

Происходили события, о которых пойдет дальше речь в городе Карс, расположенном на востоке Турции на высоте 1760 метров, у подножья библейской горы Арарат - священного символа армянского.

Две вершины: Большой Арарат, и Малый Арарат, сияют снежным покровом, возвышаясь над долиной. Карс, наиболее холодный город Турции, с суровой зимой и холодными, даже летом, ночами, упоминается в армянской и византийской летописях начиная с четвертого века. В средневековой Армении город был крупным центром ремесла и торговли, через него шли пути международной торговли.

С 928 по 961г. Карс являлся столицей Армении, в 961г. царь Ашот переносит столицу в Ани. Карс остается столицей Карского царства, которым управляет младшая ветвь армянской царской династии Багратидов.

В 1065 г. Карское царство было присоединено к Византии, с 1206г. входит в пределы Грузинского царства, а в 16 веке Карс захватывает Османская империя и превращает его в опорный пункт, для распространения своего влияния на Закавказье.

Во время русско-турецкой войны крепость Карс стала одной из главных объектов борьбы на Кавказском театре военных действий. В ноябре 1877 г. Карс был взят русскими войсками и по Сан – Стефанскому мирному договору 1878г. отошел к России. Окрестности города стали активно заселять русские переселенцы, в частности, молокане.

В 1878-1917гг Карс - это центр Карской области Российской империи. По переписи Российской империи 1897г. население города Карс насчитывало 20 805 человек, из них 50% были армяне, 17% - русские (великороссы), 9% - украинцы (малороссы), 5% - поляки, 4% - турки, 4% греки.

Все представители этих народов дружили между собой, жили бок о бок, ходили в гости друг к другу, отмечали праздники и провожали в последний путь, перенимали традиции и знали языки соседей. Но что – то пошло не так и кому- то нужна была эта беда. Взрыв в мечети (со слов моей бабушки) перевернул все с ног на голову. Думаю, этот взрыв был провокацией правительства для набожного и суеверного народа. Расчет был точен: что может быть оскорбительней как покушение на святыню? Вера – это душа людей и нет пощады, тому, кто покусился на душу. Думаю, дьявольские силы использовали это священное чувство для убеждения представителей одной нации (турков и курдов) уничтожить, да, да, именно уничтожить, не прогнать, не унизить, а стереть с лица земли другую нацию (армян). И тогдашним младотурецким политикам удалось столкнуть этих национальных титанов, сильных, непокорных, гордых, величественных. Они сражались за право наследовать полюбившуюся им землю как древние беспощадные воины, истребляя детей, стариков, женщин. Жизнь этих людей, независимо от национальности разделилась на до и после. Но даже в такой жестокой суматохе, некоторые оставались милосердными и добрыми.

Я не знаю, как мне относиться к событиям тех лет, ведь мои гены носители этих двух враждующих на тот момент наций.

Я потомок четвертого поколения тех, кто выжил (мой прадед), но и мне на генном уровне передалась скорбь предков, которые по гроб жизни не смогли забыть, то, что с ними случилось, какие нечеловеческие страдания им пришлось пережить.

Самое парадоксальное в моем случае - если бы не эта война, не родилась бы моя бабушка, мой отец, я, моя дочь и моя несравненная внучка. Для нашей семьи — это событие было, как большой взрыв во вселенной, без которого не родилась бы новая жизнь.

Итак, история, которую рассказала моя дорогая и любимая бабушка Кнарик. Мне захотелось записать ее, чтобы не забыть и передать потомкам.

Глава 2.

Аревик (в переводе – солнышко) в это утро проснулась раньше обычного, ей хотелось еще немного продлить эту сонную негу, она не открывала глаза, надеясь, что уснет снова, но сон так и не приходил. Пробудившись окончательно, посмотрела на мирно спящего мужа.

Последнее время Сероп часто не ночевал дома. Он был одним из партизан того времени. Армяне мужчины собирались в группы, чтобы отражать участившиеся набеги курдов, которым правительство дало неограниченную власть над армянским населением, и они творили кровожадные бесчинства, при этом ощущая свою полную безнаказанность, даже считали себя героями в неравных сражениях в основном с невооруженными мужчинами, женщинами, стариками и детьми. Поэтому мужское население, состоявшее в основном из армян, собирались в отряды, вооружаясь топорами, ножами, вилами, камнями и пытались защитить свои семьи противостоять этим набегам.

Сероп улыбался во сне, ей очень захотелось прижаться к его небритой щеке. Она смотрела на него с нежностью и любовью, Аревик любила в нем абсолютно все, взглядом коснулась любимых рук, это были руки настоящего труженика. Сероп очень заботился о своей семье, много работал физически, чтобы у нее и детей было все необходимое. Она не хотела будить любимого своими прикосновениями, поэтому встала с постели с легкостью бабочки. Посмотрела на спящих детей, их уже было трое. Внезапно ощутила непреодолимое чувство тошноты, голова закружилась, Аревик поспешила выйти во двор. Свежий утренний воздух привел молодую женщину в чувства. В голове мелькнуло: «неужели опять жду ребенка» - эта мысль встревожила.

Мычание коровы отвлекло от мимолетной мысли. Аревик всегда поражалась, как это животное знает, что она проснулась, стоило ей переступить порог дома во двор, как протяжное «муууу» раздавалось по всей округе, тут же присоединялись куры и гуси. Таким необычным хором встречали свою хозяйку животные в ожидании воды и еды. Аревик потянулась во весь рост, несмотря на то, что она имела троих детей, ее фигуре могла бы позавидовать любая девушка. Высокая, стройная и грациозная, упругая большая грудь, завершался образ копной темно - русых волос. Она еще раз потянулась к солнышку, опять потемнело в глазах. «Господи, ну что же это такое?» - настороженно подумала она, «Ведь младшему сыну всего 6 месяцев. Я же кормлю грудью Левона, не может быть, чтобы это была беременность» - мысленно успокаивала она себя.

Хор животных усиливался, где солисткой, несомненно, была корова. Аревик взяла два пустых ведра и пошла к колодцу. Она бросила ведро на прочно привязанной веревке в каменный мешок колодца, послышался стук о камни: «Неужели совсем пересох», - подумала Аревик и медленно потянула за веревку, в надежде, что ведро наполнилось хотя бы на половину, ей жуть, как не хотелось идти к реке за водой. Ведро наполнилось на три четверти, расстроенная женщина повторила несколько раз процедуру, прежде, чем набрала два ведра воды, посмотрела на свое отражение в наполненном водой ведре, поправила волосы, выбившиеся из-под косынки, улыбнулась, явно нравясь сама себе. Настроение было превосходное, она стала мурлыкать себе под нос песенку, которую давным-давно пела со своей любимой бабушкой.

У бедной коровы не было терпения, к мычанию она добавила бой копыт, рогами билась о стену сарая.

- Ладно, ладно, перестань, разбудишь всех, несу тебе воды, - говорила ласково Аревик кормилице – корове.

Она накормила животных.

- Подою корову позже, все равно молока стало меньше обычного, наверное, из-за жары - отметила про себя, разжигая тандыр (печь, для выпечки хлеба и лаваша).

Каждый наступающий день начинался с мычания коровы, и это было своеобразным сигналом для соседской девочки Майрам, что Аревик уже на ногах и хлопочет по – дому.

Молодая женщина, заметила заспанную девочку за забором соседнего дома. Чтобы не разбудить семью, Аревик махнула призывно головой и прошептала:

- Майрам, иди сюда.

Девочка перелезла через низенький забор, который не отгораживал соседей, а скорее обозначал границы жилища одной и другой семьи. Несмотря на разницу в возрасте – соседи турки были гораздо старше Аревик и Серопа - жили они очень дружно.

Место, где они проживали, город Карс считался одним из самых интересных и самобытных городов Турции, в то время это был больше армянский город, нежели турецкий, да и исторически он принадлежал армянам.

Здесь, на этом кусочке земли намертво смешались народы разных национальностей: армяне, русские, греки, турки, украинцы. Они знали языки друг друга, во всяком случае, понимали, о чем говорят и могли объясняться между собой, с уважением относились к традициям и вере соседей. Преобладающее население были христиане, порой казалось, что у них два святых Аллах и Иесус, верили каждый в своего, но в День святой Пасхи христиане пекли куличи и красили яйца, угощали своих мусульманских земляков, а на Курбан Байрам мусульмане раздавали жертвенное мясо соседям христианам.

Несмотря на то, что браки между мусульманами и христианами категорически запрещены не только христианской церковью, но и согласно шариату, признавались незаконными и прелюбодейными, некоторые родители не противились таким союзам, добиваясь благословления муллы и священника.

Но вернемся к нашим героям.

Соседская девочка Майрам маленького роста, с черными как смола волосами, глазами как маслины, смуглая, она была похожа на куколку, ей было 14 лет, по меркам того времени это достаточный возраст, чтобы выйти замуж и рожать детей.

Да, южные люди созревают быстрее. Парней родители не сдерживали в желании обзавестись семьей, считалось: чем быстрее женится – тем быстрее станет на ноги. Часто можно было встретить семью, где жене было 13, а мужу 18 лет. Спутник жизни выбирался один раз и на всю жизнь «Пока смерть не разлучит…..».

Майрам любила своих соседей Аревик и Серопа, ей нравилось бывать у них, девочка восхищалась, как они относятся друг к другу, мечтала о такой же семье. А вот отношения ее родителей были полной противоположностью, они часто ругались, папа иногда бил маму и Майрам прибегала к Аревик за утешением. Лиза, старшая дочь Аревик была ее лучшей подружкой, они прекрасно ладили и сообща присматривали за младшими братьями и сестрами, играли в самодельные куклы, мечтали о принцах, но это была тайна.

Заспанная Майрам, села рядом с Аревик и постепенно просыпаясь, начала помогать: то за водой сбегает, то соль принесет. Девочка была очень старательной, все схватывала на лету, ей не нужно было два раза повторять, Аревик любила Майрам, и эта любовь была взаимной.

Майрам умело подражая Аревик, вымешивала тесто маленькими детскими ручками, а глаза смотрели в одну точку стола, будто стеклянные, со стороны казалось, что руки работают сами по себе, а сознание девочки находится в другом, неведанном месте, внезапно, словно придя в себя она подняла свои густые черные ресницы, посмотрела в глаза Аревик и спросила:

- Правда, что вчера на другом конце города зарезали всю семью?

- Да, мы с Серопом знали этих людей, завтра пойдем на похороны, – грустным голосом ответила она девочке.

- Я вчера боялась ложиться спать, все время думала, что и нас так могут зарезать, – говорила Майрам, вымешивая тесто.

- Тебе, милая, не стоит бояться, они убивают только армянские семьи, вас, турков не тронут, - сказала Аревик и хотела погладить девочку по голове, но вовремя вспомнила, что руки в муке.

- Значит, они могут вас уничтожить? – не успокаивалась Майрам и ее глаза начали наливаться слезами.

- Давай не будем говорить о грустном, у меня такое сегодня хорошее настроение. Вот лепешек напечем и все вместе позавтракаем, – грустно улыбаясь, сказала Аревик.

- А Сероп сможет вас защитить, у него есть кинжал? – с детской наивностью спросила Майрам.

- Скажу тебе по – секрету, у него есть даже ружье с патронами, – подморгнув, успокаивала девочку Аревик.

- Тебе сколько лет? – поспешила сменить неприятную тему разговора Аревик.

- Четырнадцать, - ответила задумчиво девочка.

- Ты уже совсем взрослая, я в твои годы уже была замужем и носила в животе твою лучшую подружку Лизу, – улыбаясь, с любовью сказала Аревик.

- К тебе еще не приходили свататься? – продолжила она.

- Нет, раздраженно ответила Майрам, мама говорит, что я маленького роста и меня никто не возьмет в жены. Посмотри на меня, ведь я похожа на маленькую девочку! Кому такая нужна! – не скрывая беспокойства и раздражения сказала Майрам.

- Ну что ты так переживаешь, найдет тебя твое счастье! Я видела, как на тебя смотрит Хусейн, – лукаво сказала Аревик.

Хусейн - соседский мальчишка из крестьянской турецкой семьи, он действительно поглядывал на малышку Майрам, это замечали все: и его родители, и родители Майрам, и все соседи.

- Я не хочу выходить замуж за него, он мне не нравится, - разгоряченно заявила Майрам.

- Кто же нравится тебе? Окрой тайну, я никому не скажу, – по – матерински спросила Аревик.

Майрам испытывала необыкновенные чувства к Серопу. Мечтала, что когда – то ей повезет и она встретит такого же мужчину. Он был для нее идеалом и кумиром, но это была ее тайна. Девочка не могла никому об этом говорить, боялась осуждения, ведь они соседи, да к тому же Сероп папа ее подружки Лизы и муж ее горячо любимой Аревик.

- Можешь меня ненавидеть, но я люблю Серопа! – выпалила девочка, мгновенно покрывшись румянцем, на лбу выступил пот.

До этого момента они говорили почти шепотом, боясь разбудить домочадцев, но после услышанного, Аревик расхохоталась в голос, потом, спохватившись, прикрыла рот рукой и крепко обняла девочку.

- Я тоже очень люблю своего мужа, как же мы его будем делить!?- лукаво, без злобы спросила Аревик.

Она вспомнила, как в свое время тоже была влюблена в двоюродного брата Баграта, Аревик понимала, что это всего лишь детская любовь и конечно же не считала Майрам соперницей, а наоборот, она еще больше привязывалась к девочке.

Тем временем, за разговорами они напекли лепешек, Аревик попросила девочку прибрать муку, сама пошла, доить корову. Буренка стояла в полном ожидании, вымя наполнилось и приносило ей неудобства, из набухших сосков просачивалось молоко, она полностью была готова к дойке. Корова так радовалась появлению хозяйки, что при удобном случае пыталась лизнуть ее своим огромным шершавым языком. Вот и теперь, влажным носом тыкалась прямо в лицо. Запах навоза ударил в голову Аревик, опять потемнело в глазах, тошнота подошла к самому горлу, она понимала, что сейчас потеряет сознание, прислонившись спиной к стене сарая женщина медленно начала присаживаться, сползая вниз. Ведро, которое, было предназначено для молока, упало и с грохотом выкатилось во двор. Майрам прибежала на звук, увидела бледную, как стена Аревик, сидящую в неестественном положении на полу сарая. Девочка испугалась и стала тормошить женщину, через несколько секунд та пришла в себя, попросила:

- Принеси воды.

Майрам принесла в ковше воду, Аревик попила, остатками умылась и поблагодарила девочку.

- Что с тобой Аревик, ты заболела? – присаживаясь рядом с ней – спросила Майрам.

- Я жду ребеночка, – немного подумав, добавила - не думала, что ты первая узнаешь об этом.

Они обнялись и почему – то обе заплакали.

Вместе подоили корову, разлили молоко по кувшинам.

- Хочу пойти сегодня на рынок, мои тапки совсем прохудились. Как ты думаешь, какие купить? – утирая пот с лица, спросила Аревик.

- Я видела у двоюродной сестры, такие темно - синие с золотой вышивкой, а по краям такие цветочки, – Майрам рисовала указательным пальчиком в воздухе невидимый цветочек, который видела одна она, и судя по ее выражению лица, он был восхитительным.

Солнце поднималось все выше и выше, на небе - ни облачка, утреннюю прохладу сменяла жара.

Все члены семьи Майрам были чистокровными турками, все как один маленького роста, коренастые и очень шумные. Они разговаривали между собой так громко и импульсивно, что со стороны это было похоже на ругань. Вот и теперь мать шла, выкрикивая имя дочери:

- Майрам, Майрам, где ты негодная девчонка, чуть свет, а она со двора, - кричала во весь голос Туана (в переводе - первая капля дождя, упавшая из рая). Она глазами уже обнаружила дочь, но остановить поток возмущенных слов не могла и продолжала:

- Вот найду тебя негодница, и отлуплю.

Аревик с Майрам переглянулись и захохотали.

- Мам, мы лепешек напекли, иди к нам с нежностью и любовью произнесла дочь.

Туана, мать Майрам была необыкновенным человеком, она состояла из противоречий, в ней проживало несколько людей: хитрый и добрый, щедрый и жадный, умный и глупый. Каждый из этих людей мог появиться, не предупреждая и без всяких, на то оснований. Она могла обидеться и тут же простить, все происходило так быстро, что собеседник порой не подозревал о ее мимолетной обиде. Муж Искандер был ей под стать, внешнее и внутренне сходство поражало окружающих, можно было подумать, что они скорее брат и сестра, нежели муж и жена. Между ними всегда происходила какая-то непонятная другим людям возня, казалось, они живут в постоянном конфликте друг с другом, но это было не так, на самом деле, они даже не считали это руганью или плохим взаимоотношением. Супруги могли бесконечно спорить и ругаться, но не дай Господь, если кто – то чужой примет сторону одного из них. Происходило невероятное: Туана и Искандер становились одним целым, воспринимали постороннюю поддержку, как оскорбление их семейству и человеку, который пытался погасить скандал, могло не поздоровиться. В результате оказывалось, что Туана и Искандер преданно любят друг друга особенной любовью и не представляют жизни врозь. «Муж и жена – одна сатана» - это про них. И если когда-нибудь Искандеру придется стрелять, то Туана, без лишних вопросов, будет добросовестно подавать ему патроны.

Туана также, как и дочь «перевалила» через забор и уже сидела на лавке, ожидая лепешки и все время болтала, будто за ночь устала молчать: она рассказывала какой страшный сон ей приснился под утро, старалась расшифровать увиденное. Но девушки ее не слушали, а думали каждая о своем.

За всей этой картиной наблюдал Сероп, держа на руках маленького сына Левона.

- Ну, что вы, мои красавицы, приготовили нам покушать? – сказал Сероп, закручивая усы свободной рукой. Левон маленькой ручкой хотел помочь отцу закрутить ус и попал пальчиками прямо в рот. Левон был чудным, хорошеньким и спокойным ребенком. Аревик смотрела на сына и подумала: «Пусть этот малыш, который у меня в утробе будет таким же лучезарным, спокойным и хорошеньким как Левон». Она очень любила свою семью, а мужа просто боготворила.

Майрам по – хозяйски открыла лежащие на столе горячие лепешки, Аревик стала разливать теплое молоко. Левон увидел молоко и начал ручкой просить, сжимая и разжимая маленький кулачок.

- А где девочки? Спят еще сони? – ласково спросила Аревик.

-Лиза причесывает Сонечку, – сказал, присаживаясь на лавку Сероп.

Майрам подбежала к Серопу и взяла на руки Левона, мальчик с удовольствием пошел к ней, протягивая свои маленькие ручки. Аревик громко позвала:

- Девочки!!!

- Искандер еще спит? – спросил Сероп у Туаны.

- Вы разве дадите поспать, кудахчите, смеетесь, я уже давно не сплю, - ворчал Искандер (в переводе – защитник), отец Майрам.

- Лепешки горячие? – спросил он Туану, которая сама несколько минут назад перевалила через забор и сидела, сонно глядя на всех.

- Ешь и не спрашивай, – раздраженно сказала Туана своему мужу.

Все присутствующие застыли в преддверии очередной утренней перепалки, приготовились слушать колкости. Положение спасла Аревик, спросила:

- Вы на рынок пойдете? Возьмете меня с собой? – спросила она у Туаны и не дожидаясь ответа, повернувшись к мужу спросила:

- Сероп я хотела купить себе чувяки, а то мои совсем разлезлись, – она посмотрела на мужа, таинственно улыбаясь и кокетничая, жена и так знала, что он не будет против, но все-таки приподняла длинную юбку, обнажая щиколотку, пошевелила стопой, в этот момент подошва стала убедительно отходить от верхней части тапок.

Сероп улыбнулся и сказал:

- А давай, я сейчас забью двух гусей, ты их продашь и купишь себе еще и платье, и платок и вообще, все, что хочешь!

Две семьи мирно завтракали, ели лепешки и пили молоко, настроение у всех было превосходное. Вдруг, Майрам подошла к Аревик, посмотрела на нее и неожиданно сказала:

- Аревик в сарае упала в обморок, у нее скоро будет ребеночек, – вдруг запнулась, понимая, что это был их секрет, и она не должна была говорить это всем.

Сероп поперхнулся от неожиданности, с любовью посмотрел на жену и спросил:

- Правда?

- Да, -опуская глаза, ответила Аревик.

- Майрам! Ну, я же просила не говорить! – она обняла девочку за плечи и поцеловала в затылок.

- Стрекоза, за тобой не успеешь! - добавила она с усмешкой.

Из дома одна за другой выбежали Лиза и Соня, уселись рядом с отцом. Сероп поцеловал каждую.

У всех было необычайно хорошее настроение, даже их соседи, сидели молча все это время, не ругались и не подкалывали друг друга.

Сероп и Аревик были счастливы в это безоблачное утро, им хотелось наедине обсудить замечательную новость, рождение их очередного сына, они оба знали, что будет сын и уже безмерно его любили. Сероп не отрывал глаз от любимой жены, думал: «Как же ему повезло!». Вслух сказал:

- По такому поводу, пойду в сарай и забью трех самых жирных гусынь, продашь их и купишь себе, что пожелаешь и не забудь леденец для Майрам, – не скрывая радости, ответил он жене.

В этот момент он совершенно забыл, что на него смотрят еще две пары глаз. Соня и Лиза пропустили первую часть разговора и не понимали, почему отец так щедр и весел, но упускать момент заполучить сладости от родителей не хотели. И в один голос завопили:

- И мне, и мне леденец, – прыгая на одном месте, кричали девочки.

И вдруг Сероп переполненный эмоциями начал громко петь и подняв руки, вверх стал танцевать, мелко перебирая ногами. Искандер в туже минуту резко подскочил и поддержал друга в танце, он смешно бил себя руками по коленям, груди, пел невпопад, а между ними лебедем поплыла в Туана. Соня и Лиза, в свою очередь, тоже подняли руки над головой и присоединились к танцу Туаны, грациозно двигаясь между мужчинами. Майрам и Аревик подхватили хорошо знакомую песню:

«Ов сирун, сирун….» (в переводе с армянского:

Ах, краса моя,

Ты Зачем Подошла?

Сердце У Меня Ты Зачем Отняла?

Тебе Равной Нет,

Ох Как Ты Хороша!

Устремилась Вслед За Тобой Душа…

Жизни Тяжкое Бремя,

Быстро Гаснет Страсть,

Но Теряет Время, Над Любовью Власть!

И Пока Дышу Я

И Бежит В Жилах Кровь,

Лишь Тобой Живу Я:

Ты – Моя Любовь!!!

Все хлопали в ладоши в такт песне и танцу. Маленький Левон, держась за стол, пытался подпрыгивать сидя на коленях матери, губки складывал в трубочку, ему тоже хотелось танцевать и петь как папа.

Несмотря на раннее утро, в этом доме начался настоящий праздник. Характерно, то, что они радовались появлению каждого ребенка, каждый раз новость о появлении ребенка приводила их в восторг, радости не было предела.

Не понимая, что произошло, на пороге появилась мама Серопа, всякий шум вызывал у нее беспокойство, она осознавала, в какое опасное время они все живут, сердце сжималось от тревоги за детей и внуков. Она тихо села на пороге дома и молча любовалась танцующим сыном, радостными лицами всех окружающих. От этой картины в ее душе цвели сады и звучали песни. Вдруг Аревик заметила свекровь и подскочила к ней:

- Мама, вам плохо? - спросила невестка, пытаясь ее поднять.

- Нет, мне очень хорошо, не знаю, чему вы радуетесь, но мне тоже радостно и очень хорошо, – сказала немолодая женщина.

Южные женщины созревают и стареют рано. Маме Серопа, ее звали Кнарик (что означает ЛИРА, как МУЗА, дарящая другим людям вдохновение) ей было немного лет, чуть больше шестидесяти. Она настолько была измучена физической работой, многочисленными родами, болезнью мужа и переживаниями за детей, что внешне стала похожа на старушку. Ко всему, Кнарик сильно сутулилась и от этого становилась еще ниже ростом, казалось, что сама земля притягивает ее к себе.

Все сыновья по очереди вылетели из родового гнезда, лишь Сероп остался с родителями. Жили они дружно, отношения с невесткой не тяготили ни ее, ни мужа. Аревик пришла к ним в семью, будучи ребенком и свекровь практически воспитала ее, поэтому свекровь, несомненно, была второй мамой. Считалось, что вести хозяйство, готовить еду нужно учиться у свекрови. Кнарик охотно учила молодую невестку всем домашним премудростям, та в свою очередь была талантливой ученицей.

Отец Серопа, звали его Крикор (стремящийся к истине), был настоящим мужчиной, сильным, работящим, справедливым, но в какой-то момент, здоровье начало резко подводить, болели ноги и постепенно этот сильный человек превратился в малоподвижного старика, вставал лишь справить нужду, потерял интерес к жизни и всему происходящему вокруг. Жена и дети сначала боролись за его подвижность, но со временем все начали привыкать к новому положению отца, мужа и дедушки. Крикор поднимался с постели все реже и реже, бывали дни, когда и вовсе не вставал, так постепенно превратился в неподвижного человека. Окружающие стали относиться к нему с жалостью и состраданием, не переставая безгранично любить. Для самого Крикора все это было невыносимым, мучительным и унизительным. Он ясно понимал, что с ним происходит и медленно ждал смерти. Уход в мир иной не пугал его, но обездвиженность иногда приводила в ярость, он становился раздражительным, нервным, даже злым, изводил свою жену Кнарик капризами и упреками.

Вернемся к прекрасному утру, в котором было Счастье. Сероп крайне редко на людях проявлял свою любовь к жене, но сейчас он почувствовал непреодолимое желание обнять супругу, подошел к Аревик и на ушко тихонько сказал:

- Ставь воду, я пошел, забью гусынь, - слегка дотронувшись губами до нежной кожи щеки.

- Соня пошли со мной, поможешь, - громко сказал он дочери.

Сонечка средняя дочь, побежала вприпрыжку за отцом, мурлыкая под нос песню, которую они пели все вместе несколько минут назад.

Резким движением топора, гусыни были вмиг обезглавлены. В голове у Серопа кружились мысли, он думал, как назвать сына. «Назову его именем отца, Крикором, папа слабеет на глазах. С другой стороны, если я назову сына Крикором, отец подумает, что он скоро умрет». Тем временем маленькая Сонечка держала пустой таз, отвернув голову от безжизненных тушек птицы, которые лежали у самых ее ног, отец заметил отвращение дочери от увиденного.

- Мы выращиваем птицу, чтобы кушать, ты не должна их жалеть, - заглядывая в глаза дочери, сказал Сероп.

- А если я не буду их кушать, ты все равно будешь им рубить головы? - Спросила Соня, глядя на вытекающую вязкую, красную кровь. Вид крови пугал ее и завораживал одновременно.

- Да, – сухо ответил отец.

У большинства людей того времени домашние животные не вызывали трепетных чувств: любви, жалости или сочувствия. Все спокойно, без ужаса воспринимали процесс убиения, для них это была еда.

Сероп нес таз, из которого торчали подрагивающие от конвульсий лапы только что бегающих гусынь.

Глава 3.

Аревик и Туана быстро продали гусынь на рынке и выручили неплохие деньги. Радостные женщины бродили по торговым рядам, любовались красочными халатами, необыкновенно красивой обувью, все это было украшено вышивкой и приобретало волшебный вид. Торговцы бесцеремонно рекламировали товар исключительно ручной работы, громко кричали, расстилали перед ногами ковры, всячески пытались притянуть внимание с одной единственной целью - эти покупатели будут непременно их.

Среди огромного изобилия, внимание Аревик привлекло белое платье с ярко – красными цветами из бисера и шелка, цветы были разного размера, сверху мелкие и к низу увеличивались, а по нижнему краю были просто огромные. Стоило Аревик остановиться, как резвый торговец уже снимал понравившееся платье и умолял приложить его к себе, понимая, что молодая женщина уже будет не в силах уйти без покупки. Туане оно тоже понравилось, но у нее не было с собой денег, да и ей оно совсем бы не подошло, маленький рост и выпирающий живот явно были не в ее пользу. Аревик взяла платье в руки, нежная на ощупь ткань пленила и в тот момент, когда женщина приложила его к стройному стану, поняла, больше не стоит ходить по рядам, она его купит, сколько бы оно не стоило. Торговец отвешивал комплименты, а Туана стала с ним торговаться, у нее был талант торговца, сбив цену почти в половину, довольные приобретением женщины пошли дальше.

- Да, платье очень красивое, но куда ты в нем пойдешь, оно такое маркое? – спросила Туана.

- Я не знаю, но оно мне очень понравилось, да и нарядного платья у меня нет, вот рожу сына и надену на крестины, – с мечтающим видом ответила Аревик.

- У меня есть мрачные платья, а это такое свежее и шикарное, – продолжала она.

- Как ты думаешь, Серопу понравится? – забеспокоилась Аревик.

- Думаю понравится, он тебя очень любит и ему без разницы во что ты одета, – с нескрываемой завистью ответила Туана.

- Он так на тебя смотрит, будто и женщин других нет, чем ты его приворожила? – женщины захихикали.

Апевик покраснела от этих слов. Туана задумалась. Купили они еще и тапочки, не уступающие по красоте платью - черные с красными цветочками, платок и сладости детям, мужчинам табак.

Подруги не спешили домой, ходили по торговым рядам и просто глазели на всю эту красоту. Иногда, они теряли друг друга из вида, но очень быстро находились. Невольно женщины слышали негромкие разговоры мужчин, которые с опаской обсуждали текущие события. Вот и сейчас, Аревик остановилась возле торговой лавки с коврами, она понимала, что в ближайшее время, они не смогут купить даже самый маленький коврик, но в данный момент рассматривать и любоваться ей никто не запрещал. Продавец, был занят обсуждением какой – то очень важной темы и не заметил, как женщина заинтересованно рассматривает его товар, гладит руками мягкую шерсть. Мужчины же, забыв о торговле, увлеченно беседовали, о состоявшемся в Эрзеруме съезде Армянской революционной партии «Дашнакцутюн». Аревик мало понимала, о чем идет разговор, но заговорчески тихий тон голосов притягивал ее внимание. Продолжая рассматривать ковры, женщина услышала, что на съезде были, и представители правительственной партии младотурков, «Единение и прогресс».

Туана в свою очередь, тоже глазела по сторонам, рассматривая разноцветные товары. В какой-то момент, обнаружила, что Аревик нет рядом, всматриваясь в лица покупателей, искала взглядом подругу. Успокоилась, когда увидела, как Аревик с задумчивым видом гладит рукой шерсть ковра. Подошла и хотела, что – то сказать, как Аревик подала знак молчания, прислонив указательный палец к губам. Туана прислушалась к разговору стоящих неподалеку мужчин.

- На съезде они предъявили армянам требования, – наклоняя голову, стараясь говорить, как можно тише шептал один из собеседников.

- Если начнется война, то армяне, проживающие на Западе Турции и на восточной российской территории, должны присягнуть в верности Турецкой империи, – тихо говорил мужчина, боясь, что его услышат посторонние.

- Создать отряды для борьбы против русских? – перебивая, добавил другой.

- А еще, требуют поднять волну возмущения и недовольства на Кавказе и в тылу Русской армии, – продолжил первый.

Осторожно оглядываясь, не замечая, что их разговор внимательно слушает Аревик, продолжил:

- Ели армяне займут сторону турков против русских, то по окончании войны получат право на создание своего независимого государства на некоторых армяно-населенных территориях Турции и России, – мужчина потер бороду, задумался и замолчал.

- А армяне, что? – спросил мужчина, который до этого момента, казалось, совсем был равнодушен к беседе.

- Они не согласились, сказали, что если начнется война то, армяне, проживающие в Османской империи и России, окажутся по разные стороны баррикад, должны будут убивать друг друга, – всеведущий опять замолчал и оглянулся.

- Да, это будет братоубийственная война для армян, – задумчиво прокомментировал другой.

- Армяне не примут такие условия, – в один голос, забыв о предосторожности, завопили мужики.

Туана дернула за руку Аревик, женщины пошли прочь с рынка. Подслушанный разговор мужчин отбил желание рассматривать товары.

В голове кружились мрачные мысли. Впереди них шли женщины и разговаривали так громко, что рядом идущим не нужно было даже прислушиваться. Женщина одна другой рассказывала в мельчайших подробностях страшную историю о том, как недавно вырезали полностью всю армянскую семью. Услышав разговор, Аревик подумала: «Врет, наверное». Но комок к горлу подкатил, и солнечное сплетение безжалостно сжалось. Аревик взяла за руку Туану и не выпускала до самого дома. Молодая женщина не особо поняла, о чем говорили мужчины, но разговор женщин приводил в ужас, страх леденил душу. Слова «война», «убивать» пугали. До самого дома подруги не проронили ни слова.

Женщины пришли домой. Туана не торопилась уходить, словно у нее не было домашних забот. Ей очень хотелось посмотреть на подругу в обновке:

- Ну, давай, примеряй быстрее, – командным голосом подгоняла она.

Аревик и самой не терпелось примерить обновку. Платье село на ее тонкий стан, словно сшитое под заказ, и тапки, и платок, все идеально подошло, сочеталось друг с другом. Свекровь тоже присутствовала при примерке, ей было очень приятно, что у сына такая красивая статная, добрая и отзывчивая жена. Соня, Лиза и Майрам хихикая, выглядывали из-за большого старинного сундука, это было их личное пространство, там девочки раскладывали самодельных кукол и игрались. Места между сундуком и стеной было не много, взрослому человеку не поместиться, а детям в самый раз.

Сундук был очень старый, настолько старый, что никто из домочадцев не мог точно сказать, откуда он появился. Казалось, что сначала поставили сундук, а потом вокруг него построили жилище. Рождались дети, умирали старики, а сундук стоял строго на своем месте. Он настолько хорошо был изготовлен, что разбить, поломать, даже поднять его было невозможно. Это был большой короб, смастеренный из очень массивного и прочного дерева. Настолько вместительный, что, когда родителям было не до детей, те забирались в сундук и игрались там. Детям не мешало даже то, что он почти доверху был набит вещами домашнего обихода. Только крышка сундука прилегала не очень плотно и, находясь за сундуком, дети могли видеть, что происходит в комнате. Там был наблюдательный пункт, особенно интересно было, когда кто-то о чем-то спорил или секретничал, так что дети, находясь вне поля зрения, были в полном курсе всех событий. Да и смотреть из-за сундука всегда было забавно, ты видишь все, а тебя никто. Казалось, сундук был частью семьи, он знал обо всех тревогах и радостях, когда родители наказывали детей, те прятались за сундук «зализывать» душевные раны. Находясь там, дети чувствовали себя в полной безопасности. Вот так наплачутся за сундуком и незаметно уснут, а взрослые не могут их оттуда вытащить, так и спят, пока сами не проснутся. Даже маленький Левон, который недавно начал ползать, облюбовал это место и с удовольствием там находился. Если в доме не могли найти вещь – точно за сундуком. Поэтому земляной пол взрослые заботливо застелили шкурами животных, это была своеобразная «детская комната».

Тем временем Крикор лежал в своей постели и слышал кудахтанье женщин и хихиканье детей, ему тоже хотелось посмотреть обновки снохи, он крикнул:

- Кнарик, иди сюда, что вы там кудахчите?

Жена подошла, поправила подушку и скомканное одеяло.

- Что, воды принести? Скоро кушать будем, – скороговоркой говорила она.

- Пусть Аревик зайдет, хочу посмотреть, что она себе купила, – строго сказал Крикор.

Территория родителей была обозначена шторой от потолка до пола, Аревик обошла печь, отодвинув рукой штору, попала в поле зрения свекра, он посмотрел, в душе ему очень понравилось, а вслух сказал:

- Только деньги тратить на всякие тряпки, все, иди, – показал рукой на выход, а сам отвернулся к стенке, по щеке его текла слеза. Крикор иногда плакал, но этого никто, никогда не видел, даже жена. Вот и сейчас, без видимой причины, слезы подкатили к горлу, он уткнулся лицом в висевший на стене ковер. Женщины поспешно вышли.

Туана и Аревик наперебой рассказывали свекрови, что видели на рынке, а еще, что слышали. О начинающейся войне, о мобилизации мужского населения и страшных бесчинствах курдов, которые вырезали семьи армян, не щадя женщин, стариков и детей, о том, что армяне уходят в горы, мужчины объединяются, создают новые партизанские отряды в надежде защитить семьи.

На Кнарик опять навалилась тревога. Слишком часто, в последнее время, она слышала подобные разговоры: на рынке, у соседей, вот теперь невестка ….

- С Божьей помощью обойдется, – перекрестившись, сказала женщина.

Аревик повесила платье на дверцу шкафа, который стоял прямо напротив их с Серопом кровати, он служил и шифоньером, и буфетом одновременно, по бокам с обеих сторон были дверцы, там хранились кухонные принадлежности, посредине шкаф, где на полочках хранилось белье. Тапки она поставила под шкаф. Рядом с кроватью стоял знаменитый тот самый сундук, он отгораживал спальное место родителей и служил кроватью для Лизы, с другой стороны кровати родителей висела прикрепленная к потолку самодельная люлька Левона. Это была одна большая комната (сейчас, ее назвали бы «студией»), где пространство было разделено печью: по одну сторону печи жили Сероп со своей семьей, по другую мать с отцом. В зимнее время года печь топили, на ней же готовили еду. Их жилище не отличалось роскошью и большим пространством, а наоборот. Предметы быта в то время имели большую ценность, так как делались вручную из натуральных материалов и бережно передавались от поколения к поколению, то, где они жили сложно назвать домом, скорее хижина. Сюда приходили уставшие от работы члены семьи, чтобы отдохнуть. И только в сильные зимние холода эта хибара собирала всех вместе. Но и тогда они не мешали друг другу: старики как правило занимали место возле печи, у свекрови всегда было кому связать носки или починить одежду, сноха хлопотала по дому, готовила незатейливые блюда, мужчины после работы по – хозяйству коротали время играя в нарды и травили разные байки, дети старались не попадаться на глаза, а то смотри, заставят помогать, поэтому, как мышки игрались тихонько за сундуком.

«Вот придёт Сероп, а я быстро переоденусь», – подумала Аревик.

Сероп появился на пороге мрачнее тучи.

- Накрой стол, – спокойно сказал жене, направляясь к кровати отца, следом за ним вошли родные братья: старший Асатур, за ним шел Оганез, потом Карен.

Мужчины расположились на полу возле кровати Крикора. Старший брат потер бороду рукой, не зная, как начать разговор. Подошел и поцеловал щеку отца.

- Ну, что там брешут? – спросил отец.

- Неспокойно, – задумчиво сказал Асатур.

- Младотурки требуют, выступить против России, – поддержал его Оганез.

- Призывают всех в армию, – продолжил Оганез.

- При этом, оружие армянским солдатам не выдают, используют их как строительных рабочих, тех, кто останется дома, насильно заберут, что делать отец? – спросил старший сын Асатур.

- Каждую ночь курды совершают кровавые набеги, женщинам и детям вскрывают животы, мужчинам перерезают горло, практически никто не остается в живых. Что делать отец? – и еще раз потер рукой бороду.

- Все, кому удалось избежать мобилизации ушли в горы. Мы не можем их победить, слишком малы наши силы, а их поддерживают власти, им дали оружие, – возбужденно продолжал Асатур, все остальные молча кивали на его слова.

- Некоторые семьями перешли жить в пещеры, думают пересидеть неспокойное время.

Воцарилась мертвая тишина, все с мольбой смотрели на родителя, в надежде, что он им подскажет единственно верное решение. Отец молчал, нарушил тишину старший брат Асатур:

- Мы не можем защитить свои семьи. Что будем делать отец? Оставаться здесь опасно, нас всех вырежут как скот, – Асатур беспомощно развел руками в отчаянии.

Крикор за все это время не проронил ни слова, внимательно слушал, потом подал сыновьям знак, чтобы помогли ему принять положение сидя, задумчивым видом сказал:

- Собирайте свои семьи, сегодня же уходите, идите не скопом, а по одной повозке, чтобы не было так заметно. Детям зашейте в одежду записки с именем фамилией и отчеством, годом рождения. Детей на повозках хорошенько накройте соломой. Ждать милости не приходится, защитить вас не кому, а справиться с курдами нам не удастся, бегите в Армению или на Кавказ, там вам обязательно помогут, – Крикор говорил спокойно, твердо, тоном вожака, но в какой-то момент закашлялся, сыновья увидели, что у него задрожали губы и руки.

- Мы не можем все уйти, а ты, а мать? – спросил Сероп, который до этого момента молчал и тупо смотрел в пол, слушая старших.

- Мы с матерью жизнь прожили и уходить отсюда не будем, если суждено принять смерть, так в родном доме, да и с нами вы далеко не убежите, у каждого из вас больше трех детей, – повышая голос до крика, говорил отец. Потом Крикор показал рукой на выход, это означало, что он все сказал и не хочет больше обсуждать эту тему.

Братья вышли от отца еще более встревоженные, чем заходили. Во дворе, сели за стол, где стоял кувшин с молоком, кукурузные лепешки, в глиняных пиалах сметана. Сероп сказал жене:

- Забери детей, и идите в дом, нам нужно поговорить.

Аревик послушно взяла на руки Левона, Соня и Лиза пошли гуськом за матерью.

Братья перебрали множество вариантов и пришли к одному мнению, что выезжать нужно немедленно. Первыми едут старшие братья, максимально забирают всех.

Младшие, попытаются продать скот, соберут родителей и выдвинутся через пару дней во Владикавказ, где их уже будут ждать старшие братья. Но до отъезда было решено каждую ночь уходить с отрядом в горы, чтобы сохранить свои жизни и если придется сообща противостоять нападкам курдов.

Пока братья обсуждали переезд, Аревик находившаяся в доме, сгорала от любопытства, ей не терпелось узнать, о чем идет речь. Она тихонько, на цыпочках подошла к двери, чтобы послушать, о чем говорят мужчины, слова старшего брата Серопа привели ее в панику:

- Брат, я заберу Аревик с детьми, ты должен быть в горах, тебя все равно не будет рядом с ними. Милостивый Бог пощадит наших родителей. А потом, тебе с родителями проще будет убежать, да и отец не будет противиться, когда узнает, что ты остался один, – беспокойно предложил Асатур.

- Отца и мать нужно спрятать в коровнике, если придут, они не пощадят никого, а так есть шанс выжить. Нам нужно немедленно выдвигаться к границе Армении, если успеем, подготовим жилье для остальных, разведаем что, к чему.

- Будем дежурить на границе, пока не соберемся все вместе, – говорил Оганез.

Они, как и многие другие не знали, что Османская империя, во главе с правительством млатурков, уже официально вступило в первую мировую войну на стороне Германии. А 18 февраля 1915г. партия младотурков официально объявит о планах по уничтожению армян Османской империи и намерении «окончательно решить армянский вопрос». Начнется оно с призыва в армию военнослужащих армян. Армянское население окончательно лишится поддержки своих мужчин. В селах останутся старики, женщины, дети. Будет создан «исполнительный комитет трех». Младотурецкая тройка возьмет на себя ответственность за организацию и осуществление депортации и переселению, а по сути, уничтожению армян, они разработают сроки исполнения, места концентрации с целью дальнейшего истребления «неверных». По большому счету это был приговор для армянского населения всей Османской Империи и, в частности, коренных жителей Карса их всех ждала смерть, это был вопрос времени….. Но вернемся к нашим героям.

Сероп вошел в дом, там стояла гробовая тишина, слышен был только стук спиц, которыми мать вязала носки. Он прямиком направился к отцу. Сел на пол рядом с кроватью отца. Крикор посмотрел на сына глазами полными надежд, что его разумные сыновья приняли самое верное решение. Старик понимал, что сын собирается с мыслями, он не торопил его, а терпеливо ждал начала разговора.

- Отец, Асатур и Оганез решили ехать сегодня в Армению, забирают всех детей и всех наших жен. Мы с Кареном пока остаемся, а они тем временем пусть там найдут, где остановиться, – спокойным голосом говорил Сероп.

- Почему вы остаетесь? Поезжайте сегодня же, уходите, спасайтесь, – словно одержимый кричал Крикор.

- Они поедут со всем скарбом, а мы налегке, может даже, и догоним их, – без эмоций ответил Сероп.

- Нужно подготовить лошадей, завтра пойду на рынок, постараюсь продать корову, Карен тоже погонит скот на рынок, отдадим, за сколько возьмут, – обстоятельно говорил Сероп.

И его доводы подействовали на старика. Хозяйство – это единственное, чем кормились семьи того времени, отсутствие земли, не позволяло выращивать в больших количествах овощи. Местные жители продавали мясо, молоко, сыр и масло, взамен покупали овощи, крупы, муку и предметы быта. Крикору тоже стало жалко корову, поэтому он прислушался к словам сына. Отец достал из-под подушки деньги, они были смяты, словно их владелец держал зажатыми в кулаке долгое время.

- Отдай братьям, скажи матери, пусть все золотые украшенья тоже снимет и отдаст сыновьям, – задумчиво проговорил Крикор. В голове его мелькнуло: «Они ей больше не понадобятся», - от этой мысли он вздрогнул. Сероп увидел страх в глазах отца и понял, от каких мыслей вздрогнул отец. Сердце Серопа сжалось, он взял руку Крикора в свои руки:

- Отец, прошу тебя Всеми, Святыми, поехали с нами, мы закопаем тебя в сено, довезем, я не смогу уехать без тебя, – слезно просил отца Сероп.

Крикор резко отдернул руку, приподнялся на локтях, глаза его налились кровью:

- Я сказал тебе, что никуда со своего двора не поеду, ослушаться меня решили, за дурака меня держите, взрослые? – бешено кричал Крикор.

- Мать забирайте, а я не поеду, – стихая, сказал отец.

Отвернулся к стенке и уперся головой в ковер. В этот момент он как никогда раньше желал себе смерти, понимая, какой обузой является сейчас для сыновей.

Аревик сидела на кровати обняв двумя руками Левона, она слышала разговор отца и Серопа, понимая, что подкрадывается к ним что - то очень ужасное. Сероп вышел от отца, сел рядом с женой, помолчав некоторое время, сказал шёпотом:

- Поедешь с детьми с Оганезом, Асатуром и семьей Карена во Владикавказ, мы с Кареном уговорим отца и с родителями приедем позже.

- Как ?! – всплеснула руками Аревик - их больше 15 человек вместе с детьми, как мы все поместимся? Умоляю, Сероп давай вместе поедем, прошу тебя, у нас подвода больше, давай маму отправим с Оганезом, прошу, – шепотом «кричала» Аревик.

Сероп обхватил голову руками, подумал: «Жена права, их много, как всех поместить, да и у Оганеза одни пацаны, все подростки, а нас пятеро - Соня и Левон маленькие, да и Лиза много места не займет. Родители разместятся на повозке Карена». Вслух сказал:

- Ладно, не реви, придумаю, что-нибудь, – посмотрел на жену, взгляд упал на платье, висевшее на двери шкафа.

- Купила? - и не дожидаясь ответа задумчиво продолжил – Красивое…. – думая совсем не о платье. сказал Сероп. Жена утвердительно кивнула, утирая слезы.

Сероп метался: вышел во двор, потом за забор, потом опять зашел. Сосед Искандер давно почувствовал, что - то неладное. Подошел к Серопу и спросил:

- Что, братья приходили?

- Думаем нужно бежать, что скажешь, сосед? – вопросительно посмотрев на Искандера Сероп.

- Да, нужно бежать, я слышал, что сегодня тоже будут резать, не знаю, только на какой улице, – сказал Искандер.

- Братья сегодня уезжают, вот не знаю, может Аревик с ними отправить, потом с родителями приеду, но она плачет как ребенок, не хочет без меня ехать, наверное, беременность так сказывается, – пожав плечами, сказал Сероп.

- Мы с соседями, которые пока остаются, сегодняшней ночью будем прикрывать отъезд братьев и тех, кто решил двинуться в путь. Курды не дают уходить, непременно хотят всех убить. Не могу понять, что им нужно. Мы оставляем свои дома, скот, земли, хотим увезти семьи и детей, почему не дать нам это сделать. Почему власти делают вид, что ничего не происходит? Кто дал им столько прав? – жестикулируя руками, пожимая плечами недоумевая, говорил Сероп.

- Слушай, сосед, а давай, оставляй жену, детей дома, отца перенесем в хлев, там соорудим ему постель, – сказал Искандер.

- Думаю, вы с соседями будете не далеко, – Искандер посмотрел озабочено другу в глаза, немного подумав, продолжил:

- Вот здесь, в стороне от тропинки, так, чтобы не бросалось в глаза сделаем заготовку для костра, – говорил сосед.

- Если придут Курды, я разожгу костер, это будет для вас знак, – почесав рукой затылок, продолжал Искандер.

- Что тут, рукой подать, через 5 минут, и вы здесь, – не унимался он.

- Подумаю, – озабочено сказал Сероп. Зашел во двор, оставив соседа стоять одного на дороге.

Сероп сел за стол, за которым недавно сидели с братьями, опять обхватил голову руками, навалилась тревога, грудь распирало непонятное чувство, голова гудела, а сознание пыталось успокоить: «Все будет хорошо, мы останемся живы, Всевышний не оставит нас….» - так сидел какое - то время. А Искандер уже делал заготовку для костра: дрова, щедро перекладывая хворостом и соломой, чтобы конструкция быстрее вспыхнула, он делал это с особым энтузиазмом, энергично, даже задорно, словно сооружает что-то очень важное, как строил бы дом или сарай для животных.

- Сегодня дождя не будет, смотри, какое небо, – указал рукой вверх, продолжая складывать костер, говорил Искандер, понимая, что его никто не слушает. Оптимизма этому человеку было не занимать, он мог видеть хорошее даже в самой безнадежной ситуации. Искандер искренне верил в то, что костер, который он сложил, спасет соседей. Казалось, внутри его сознания проснулся хищник, который обязан защитить свою территорию и близких. Несмотря на свой балагуристый характер, Искандер был настоящим мужчиной, умел дружить, содержал семью в достатке, правильно воспитывал детей, бережно относился к родителям и старикам.

Сероп молча подошел к соседу, посмотрел на сооружение, ничего не сказал, пошел по улице. В воздухе ощущалась тревога людей, возле каждого дома была суета и возня, никто не улыбался, не смеялся, даже не ругался. Люди навьючивали кибитки, подковывали лошадей, раздавали нажитое имущество, домашних животных, бросали свои дома, прощаясь с соседями, уезжали. Каждый испытывал те же чувства, что и Сероп. Вокруг была полная неразбериха, неведомые силы нарушили покой этих людей, и они не понимали, как дальше жить. В один момент произошла переоценка всех ценностей. Люди брали с собой только, то, что было дорого: близких, драгоценности и деньги. Некоторые пытались убедить себя и домочадцев, что они скоро вернуться в свои дома и заживут, как прежде.

Чем дальше Сероп шел, тем сильнее переживания распирали его грудь, сердце билось с такой силой, что, казалось выскочит сию минуту. Вены на височной части головы вздулись, образовывая непонятный рисунок, который был похож на хребет неведомой горы, глядя на их пульсацию, можно было отследить ритм сердца.

Вернувшись домой, Сероп рассказал свой план Аревик: старшие братья уезжают ночью, он мужчинами соседями сопровождают их до выезда из города и потом будут всю ночь в горах следить за дорогами, чтобы в случае опасности быть готовыми дать отпор курдам. Она с детьми и родителями эту ночь проведут дома, а завтра все вместе двинутся в путь. В случае нападения Искандер зажжет костер, и они с отрядом успеют прийти на помощь. Аревик поддержала мужа, а идея с костром ее немного успокоила.

Сделали, как запланировали: Кнарик проколола Левону ушки и вставила сережки, так как курды убивали в основном мужское население, женщинам иногда удавалось выжить; Аревик достала маленькое платье Сонечки, надела его на Левона, и он превратился в хорошенькую девчушку; перенесли отца в хлев. На куче соломы сделали ему лежанку, если не знать, что здесь кто – то прячется, то и найти невозможно, а, чтобы его обнаружить, нужно было подняться по лестнице, прислоненной к стогу, которую мужчины хорошо замаскировали; Кнарик, Аревик и дети оставались в доме.

Сероп зашел в хлев к отцу, стал у входа в сарай, спокойно сказал:

- Был на улице, соседи собираются ехать.

Крикор молчал.

- Пойду, помогу братьям навьючить телеги, а когда тронуться, мы с мужиками прикроем их отъезд. Потом поднимемся в горы, оттуда дорога, как на ладони, да и наш дом хорошо просматривается. Если что примем бой, не переживай они доберутся до места живыми, – оптимистично говорил Сероп.

Крикор собрался с мыслями и тихо, не так, как всегда сказал:

- Спаси вас Бог, – поманил сына пальцем.

Сероп наклонился к отцу, тот в свою очередь обнял, видимо хотел сильно прижать к себе сына, но получилось очень слабо и все тело, особенно руки тряслись, как при болезни Паркинсона (постоянный тремор во всем теле). Сероп почувствовал желание отца и прижал его к себе, приподнимая с лежанки сеновала. Так и держал, пока отец не постучал рукой по спине, давая знак отпустить. Это было последнее прощание, больше они не встретятся никогда, самое страшное, что отец и сын это почувствовали, но вслух ничего не сказали. Сероп подумал: «Показалось, не буду кликать беду. Не думать о плохом, оно и не случится».

Крикор в свою очередь подумал: «Господи, пусть это буду я. Пощади моего сына, не дай мне увидеть его смерть!!!!».

Вслух Сероп сказал:

- Пойду, а то уедут без меня. До утра не вернусь, держитесь тут, если что Искандер обещал поднять шум, – нервно жестикулируя, говорил Сероп. Отец понимал, что сын хочет скрыть волнение.

- Иди, делай, что нужно, за нас не переживай, – помолчав секунду, добавил,

– Свидимся, иди.

Сероп двинулся, чтобы еще раз прижаться к щеке родного человека, но Крикор остановил его жестом руки, показал на выход. Подумал: «Долгие проводы, лишние слезы».

Оставшись наедине со своими мыслями, тело Крикора задрожало, лоб покрылся испариной, губы посинели, ему не хватало воздуха. Через некоторое время, преодолев волнение, он без перерыва стал молиться.

Уезжая, Сероп крепко прижал к груди жену, поцеловал детей и маму. Оседлал коня и поскакал, не оглядываясь, мать долго крестила его удаляющийся образ. Аревик не плакала, только сердце сильно сжалось в огромной тревоге за них всех. Это прощание, как и прощание с отцом было последним, они больше не встретятся никогда.

Времени на сборы у братьев Серопа, они решили выезжать вечером, не было, да и что собирать?! Поместиться бы всем на двух повозках!

Мысль о скором возвращении была в душе каждого покидающего родные края. Они просили соседей турков присмотреть за жилищем, хозяйством и домашними животными в их отсутствие.

Братья жили не далеко друг от друга. Сероп прибыл, когда уже все были собраны и сидели на повозках. Братья обнялись, перекрестились и отправились в неизвестность. Повозки лениво тронулись в путь. Уезжающие люди были в подавленном состоянии, даже дети сидели тихо. За повозками бежали домашние собаки, радостно виляя хвостами, которых хозяева отпустили с привязи. Домашние животные наслаждались свободным передвижением, не подозревая, что теперь они сами будут о себе заботиться – находить еду и укрываться от непогоды.

Сопровождающие: родственники, друзья, соседи ехали верхом, некоторые из уезжающих давали наставления, последние распоряжения, кто-то тихонько молился, крестил всадников.

На мой взгляд, уезжать всегда легче, чем оставаться. Уезжающий человек стремится к чему – то новому, неизведанному. Но в их случае непонятно, кому можно позавидовать, тем, кто покидал родные края или, тем, кто оставался. Это было похоже на испытание судьбы или игру в «Рулетку», где на кону стояла жизнь. Да перед смертью все равны и все беззащитны. Кто окажется счастливчиком и выживет, а после этого сможет жить, не завидуя мертвым? Да и можно ли назвать счастьем - чудом сохраненную собственную жизнь, когда в ней нет родных, и ты присутствовал на их казни?

Грустный караван продолжал свое движение. Прикрывающие были вооружены топорами, дубинами, ножами, у кого-то было охотничье ружье, они были готовы в любую секунду вступить в бой. Все было тихо и сопровождающие стали сознательно отставать. За населенным пунктом, дорога сужалась, обрамленная с двух сторон горами. На этом месте всадники поднялись в горы, где установили наблюдательный пункт. Оттуда дорога была, как на ладони. Если будет погоня, они увидят догоняющих курдов и мужчины смогут спуститься и отвлечь их на себя, тем самым давая уйти беженцам.

Вечер был обычным, спокойным, и только шум реки нарушал тишину. Сверчки стрекотали, как и каждый вечер, ничего не предвещало беды.

Аревик, уложив детей спать, зашла в хлев, где расположился свёкр.Она присоединилась к сидящим на сене вокруг Крикора Искандеру, Туане и Кнарик, в эту ночь всем не спалось.

Искандер давал последние рекомендации, что нужно делать, если курды будут в сарае, как прятаться, а если найдут, что говорить. Со стороны казалось, что он знает ответы на все вопросы.

Женщины и Крикор слушали, надеясь, что это непременно пригодится и спасет их всех от гибели.

- Нам бы эту ночь пережить, а завтра все поедем, старуха уговорила меня, – говорил Крикор, похлопывая сидевшую рядом жену по коленке. Крикор явно был в хорошем расположении духа, все уже забыли, что глава семейства может быть таким. Последнее время эмоции и нервы брали верх, осознание своей беспомощности вызывало злость, которая выливалась на любого, кто попадался на глаза. Домочадцы старались терпеливо переносить ворчание и недовольство Крикора, не спорили, слушали его, а делали, каждый как считал нужным. Все привыкли к его хроническому плохому настроению, у него было два режима: плохое настроение, которое сопровождалось ворчанием и очень плохое настроение, при котором он кричал, так, что слышно было даже соседям.

И вот теперь, спокойный тон, приветливое настроение, он шутил и смеялся, окружающие были приятно удивлены, Крикор, словно вернулся к ним из долгой далекой поездки, смотрел на каждого, как будто давно не видел. Он напоминал человека, который внезапно прозрел и любовался лицами присутствующих. Крикор рассказывал смешные истории из жизни. Обстановка на сеновале была такой комфортной и теплой, что присутствующие забыли о неприятных событиях, о страхе. Тревога отступила. Они ели лепешки и пили молоко, разговаривали и смеялись.

Потом Крикор почему – то взял руку Аревик и поцеловал – добавив: – «Дочка, иди к детям, ложись спать, быстрее наступит утро.»

От неожиданной нежности со стороны свекра, у молодой женщины «загорелись» щеки, за все время пребывания в их доме, она впервые ощутила поистине родительскую заботу.

- Идите и вы, – сказал всем присутствующим Крикор.

- Да, идите отдыхать, – подхватила Кнарик – а мы тут устроимся, я тоже себе лежанку подготовила, – продолжила женщина.

Соседи вышли и как всегда, перевалили через забор к себе домой.

Крикор взял руку жены, и с какой – то нежностью сказал:

- Иди и ты в дом, родная моя, нельзя невестку с детьми оставлять одну, я сейчас усну быстро, намаялся за день, что со мной здесь произойдет, иди, – тяжело вздохнув, сказал Крикор. Он говорил с особой нежностью и жену переполнило чувство любви, которое, казалось, ушло безвозвратно, рутина семейной жизни все стерла и оставила этим людям лишь привязанность, обязанность и терпимость, но в этот момент у нее было такое чувство, какое она испытывала к мужу сразу после свадьбы. Кнарик наклонилась к Крикору поправить подушку, он обнял ее, целовал щеки, губы, руки, отпустив, дрожащим голосом сказал:

- Все, иди, – отвернулся, чтобы не видеть, как она уйдет, предчувствие беды промелькнуло в голове и слезы снова покатились из глаз.

Мы живем друг с другом, любим и ненавидим, обижаемся и обижаем, но никогда не задумываемся, а вдруг это последние слова, которые мы сказали друг другу, а если это последнее мгновение, проведенное вместе, что тогда? Как это должно произойти? Действия и слова должны быть особенными, чтобы, тот, кто останется, простил бы обиды и вспоминал, только хорошее. Как правило, никто не готовится к этому решающему моменту, люди прощаются с уверенностью встречи.

Кнарик заметила, как дрогнуло плечо мужа, поняла, что он плачет, но не стала задавать вопросы или утешать, на секунду задержалась и пошла в дом.

Аревик смотрела на спящих детей и думала: «Мои ангелочки», снова вышла из дома и пошла за калитку, поправила аккуратно сложенные в пирамиду дрова, потрогала хворост и опилки, убедившись, что они сухие, пошла в дом.

В это время Сероп с товарищами рассредоточились по наблюдательным точкам. Это место им всем было очень знакомо. На скалистой местности были луга, как островки зелени и цветов, раньше, сюда гоняли на пастбище скот, оно было и впрямь недалеко, можно было слышать лай собак. Сероп знал здесь каждую кочку и камешек. В иные времена, он часто сидел на мягком мхе, прислонившись к дереву, и смотрел на небо, пока стадо овец мирно паслось, жуя траву. Сейчас его очень беспокоило, то что жена, родители и дети находятся без защиты, он нашел место, где лучше всего просматривалась их улица, ему казалось, что он видит даже свой забор. Сероп присел на камень. Он совершенно не думал о тех, кто находился в пути, но готов был в любой момент сорваться с места и бежать в сторону дома, как только увидит языки пламени сигнального костра. Напряжение немного проходило, и он задумался, стал планировать, как они завтра утром отправятся в путь. «Что же делать с животными? Отдам их Искандеру, ну не тянуть же за собой корову, овец и птиц, пусть пользуются». В голове кружились мысли, как все уложить на одну подводу и что самое нужное забирать. Его мысли прервал крик сыча (совы), сначала он не поверил, подумал: «Показалось», но звук раздался снова, Сероп насторожился, есть такая примета, что крик сыча предрекает скорую смерть. Правда, этот крик не является угрозой для того, кто его услышит, скорее, служит предупреждением о скорой смерти близкого по крови родственника, а сам услышавший крик - останется жив.

Сероп поднялся и постарался увидеть, откуда идет звук, но темнота не позволила определить, где находится птица, на всякий случай он взял камень с земли и бросил в сторону исходящего крика. Но сова начала кричать снова и снова с еще большей силой. Сероп, забыв об осторожности, пронзительно свистнул и опять запустил камень, птица не успокаивалась, словно дразнила воображение встревоженного мужчины - «Это полнейшие предрассудки, да и потом их здесь человек десять, может это у них кто - то умрет, а не у него» - подумал Сероп. И все же беспокойство усилилось.

Мужчины, наблюдавшие за дорогой, встрепенулись, тревожно смотрели в сторону свиста, они уже были готовы к схватке. Как из темноты появился Сероп.

- Что случилось, почему ты свистишь? – поинтересовался один из мужчин. Остальные, вопросительно смотрели на Серопа, в ожидании объяснений его тревожного состояния.

- Слышите? – Сероп поднял вверх указательный палец, прислушался, продолжил:

- Сыч кричит, – озабочено сказал он.

- Я не слышу, где? - сказал один из соседей.

- Я тоже не слышу, не придумывай, да пусть себе кричит, – поддержал его другой.

- Прислушайтесь, вот, вот, слышите? – сказал Сероп.

После того, как все замолчали, они и впрямь услышали этот бешеный крик совы. Она кричала очень громко. Каждый, кто там находился, конечно, знал о примете, и все думали: «Этот крик адресован не его семье, ведь их здесь больше десятка». Потом беспокойная птица стала перелетать с ветки на ветку, издавая отвратительные звуки. Было что – то зловещее в этом крике, но предупреждение не сработало, да и кто знает, откуда ждать беды: те, кто только что уехали, попадут в засаду и их убьют, или страшное случится с семьями, которые дрожа от страха, ждут их по домам, а может их самих убьют жаждущие крови курды.

Сероп не отрываясь, смотрел в сторону, где должен был загореться сигнальный огонь, про себя думал: «Искандер не подведет, зажжет огонь, он обещал, раз нет костра, значит все нормально». Но предательское предчувствие беды не оставляло шанса на покой, да еще эта сова не угомонится никак. В какой - то момент, Сероп решил возвращаться домой. Тревога и беспокойство за семью перевесило чувство долга перед соседями и земляками, с которыми они условились совместно дежурить до утра. Но мужики остановили его:

- Мы все волнуемся за своих родных и находимся в равном положении, но сейчас очень важно дать уйти родным, – говорил один из соседей - если будет погоня, кто ее остановит, – продолжил он.

В это время Аревик снова вышла на порог, смотрела в темноту, прислушивалась к каждому шороху, потом взяла пустое ведро и поставила его возле калитки: «Если кто зайдет, наткнется на ведро, оно загрохочет и будет ясно, что во дворе кто - то ходит, услышит отец, поднимет шум, Искандер зажжет огонь» - подумала женщина. Зайдя в дом, она закрутила ручку поясом, в надежде, что он сможет предотвратить проникновение незваных гостей в дом, для убедительности повесила на ручку еще одно пустое ведро: «Ручку потянут, ведро упадет, и она услышит» - подумала Аревик. Все это немного успокоило молодую женщину, но сердце колотилось, словно она убегала от кого-то. Наконец Аревик, не раздеваясь, легла в кровать, сон не приходил, она ворочалась и прислушивалась. Свекровь, тоже не спала. Та стонала и вздыхала, потом что - то бубнила, наверное, молилась, ходила, укрывала спящих детей. Аревик окликнула ее:

- Мама, идите ко мне, может, вместе быстрее уснем, да и не так страшно будет.

Женщины лежали на разных концах кровати, вглядываясь в темноту, сон не приходил, каждая ждала с нетерпением утра, словно спасения.

Аревик закрыла глаза, и усталость сморила ее вмиг. Она вздрогнула от прикосновения свекрови, та услышала посторонние звуки во дворе и уже вместе женщины услышали грохот падающего ведра в доме. Свекровь вскочила и стала будить детей, шепотом сказала: «За сундук, быстро». Лиза поняла, о чем говорит бабушка и с ловкостью перепрыгнула через сундук, затаилась как мышка. Сонечка не поняла, что происходит, смотрела на маму и бабушку, Левон начал плакать. Дверь была хлипкой, она скорее оберегала от заблудших зверей, нежели от людей, не спас положение и пояс. Курды ворвались огромной толпой в их маленькое жилище, Аревик показалось, что пришла целая армия мужчин. Кнарик перегородила дорогу:

- Здравствуйте, мы уже спим, – старалась вежливо говорить испуганная женщина.

- Мужчин нет, они поехали на заработки, мы здесь совсем одни, не верите, посмотрите, – она провела рукой в сторону невестки и детей.

- А ведра что понаставили, нас ждали? – громко прокричал один из варваров. Хохотом разразились все остальные. Тем самым напугав Левона, сонный ребенок начал плакать, да так сильно, что невозможно было успокоить. Аревик взяла его на руки, стала качать, боясь назвать ребенка по имени. За ним следом стала плакать и Соня. Кнарик обратилась к мужчинам:

- Давайте во двор выйдем, детей напугали, здесь мужчин нет, – дрожащим голосом сказала женщина. Она старалась держаться спокойно, но трясущийся голос и руки выдавали волнение. Это заметили и курды, они как дикие волки питались испугом женщин, их забавляла эта минутная власть, они чувствовали себя хозяевами положения и выходить из жилища не собирались. Кто - то начал шарить по печке в поисках еды, Кнарик увидела это и ободряюще сказала:

- Вся еда во дворе, давайте я вам стол накрою, – бодро сказала женщина. При этом дети не успокаивались, Аревик старалась успокоить Левона, качая его из стороны в сторону. Соне, пыталась рукой закрыть ротик, понимая, что крик детей раздражает не прошеных гостей. Мать наклонилась к дочери и тихонько сказала:

- Сонечка успокойся, милая, дяди не сделают тебе ничего плохого.

Соня перестала плакать, уткнулась носом матери в живот, обхватив ее за талию. Аревик не останавливаясь, качала Левона, сын не переставал кричать. На мгновение женщинам показалось, что изверги собрались выйти из дома, как Сонечка подняла голову и тихо сказала:

- Левон, перестань плакать, – погладила брата по ножке.

- Левон? – закричал курд.

- Левон? – угрожающе подходя, к Аревик заорал он.

- Дай мне своего сына, дай сюда! – кричал и тянул мальчика за ножку, от этого Левон стал кричать еще сильнее, его крик перекрывал все звуки в доме.

Курд ударил Аревик по лицу кулаком, но женщина не выпускала сына, она вцепилась в него мертвой хваткой, тогда удары стали усиливаться, лицо молодой женщины было разбито в кровь, но она не кричала, а молча держала ребенка. Соня снова заплакала. Свекровь, стоя на коленях, умоляла не трогать детей и невестку, призывала их к милости, но ее никто не слышал, а только откидывали в другой край комнаты, она подбегала обратно, хватая за руки налетчиков, принимая удары, старалась защитить беззащитных детей.

- Вы хотели обмануть нас, хотели спасти своего мальчишку, – яростно кричал один из курдов.

- Мы вас всех порежем, как свиней, – орал другой.

Выдернув из - за пояса нож, полоснул руку Аревик, кровь лилась струей, да так сильно, что Сонечка и Левон в миг были перепачканы.

Подонки, как дикие волки, почувствовали запах крови, неистово начали избивать женщин. Соня бросилась защищать мать и брата. Она била своими маленькими кулачками, кричала. В этот момент один из налетчиков перерезал девочке горло и бросил тело матери. Аревик выпустила из рук Левона, схватила умирающее тело дочки, рукой пытаясь остановить кровь. В этот момент другой схватил Левона за ножку и ударил его головой о стену, мальчик перестал плакать, воцарилась гробовая тишина, для точности он еще раз ударил мальчика о стену и бросил его бездыханное тело матери. В этот момент, Кнарик, словно озверела, мольба о пощаде сменилась гневом, и она с отчаянием кинулась на врагов, била их руками, проклинала. Но все это только разжигало аппетит зверей, они избивали женщину ногами, удары приходились на голову, тело. Аревик целовала бездыханное личико сына, брала за ручки, пытаясь воскресить, еще не осознавая, что ее дети мертвы. Один из изуверов подошел к ней и с насмешкой сказал:

- Мертвы твои дети, их больше нет! Где твой муж трус? Убежал? Бросил вас на погибель! – все хором захохотали, подначивая, разными репликами друг друга.

Аревик подняла голову, ярость овладела ею, она бросилась на убийцу детей, вцепилась ему в волосы, кусала его руки, царапала лицо, казалось, она его загрызет. Мужчины стали избивать ее, рвать одежду, она падала, и снова вставала, и снова вцеплялась в лица без разбора. Такая агрессия и сопротивление возбуждало убийц еще больше, они изорвали всю одежду на ней, избивали ногами, надругались над почти бездыханным телом женщины. Свекровь полуживая лежала на полу и уже ничего не могла поделать. Она громко кричала и слала проклятия на весь их род. На родителей, которые дали им жизнь, воспитали зверей. На их детей, чтобы с их женами поступили так же, как они с ее внуками и невесткой, но ее никто не слышал, варвары с азартом предавались первобытным утехам.

- Убейте меня, прошу вас, если, хоть что – то человеческое в вас осталось, убейте, молю, я не могу это больше переживать, – кричала во все голо Кнарик.

Один из подонков подошел к истерзанному телу женщины, схватил за волосы и точным движением полоснул по горлу, тем самым прекратив мучения физические и душевные.

Крикор слышал крики, понимал, что происходит. Усилием воли он старался встать, но ноги не слушались. От переживания и волнения не слушались и руки, он пытался выползти из хлева, думая, что сможет помочь близким, но ничего не получалось, горло перехватило, он раскрытым ртом хватал воздух, но звук извлечь так и не смог.

Искандер, услышал шум и крики. Взял спички, потихоньку пробрался за ворота и готов был поджечь костер, как бродившие во дворе курды увидели зажженную спичку, тут же схватили его, поволокли в дом, так и не дав осуществить задуманное, спасительный костер разжечь не удалось.

Туана тоже выскочила на порог, за ней и Майрам. Туана поняла, что Сероп не увидит сигнала и шепотом, на ухо сказала дочери:

- Беги в горы, позови Серопа, – перелезая через забор.

Когда Майрам выбежала за калитку, услышала в соседнем доме крики и плачь. Девочка испугалась и спряталась в кустах забора, закрыв руками уши и зажмурив глаза, так и просидела до утра под этим забором, дрожа от холода и страха.

А Туана отважно вошла в дом, как в преисподнюю. То, что она увидела, не могла представить даже в самом страшном сне. Курды, как мясники были все в крови, кровь была на их лицах и одежде, на полу и кровати, в неестественных позах лежали убитые дети, Кнарик сидела, прислонившись спиной о комод, голова ее свисала, пропитанная кровью одежда изорвана, ноги широко расставлены, она тоже была мертва. Тело Аревик лежало возле кровати, в луже крови, лицо было обезображено, невозможно было понять, где глаза, рот и нос, на ней не было живого места. Руки и ноги были переломаны, одежды почти не было.

Убийцы избивали Искандера ногами, наступая на тела убитых.

- Аааа хотел зажечь костер? Хотел предупредить этих мерзких армян, что мы режим их семьи? – избивая Искандера, кричал изувер.

- Что, жалко их? Ты предатель! Эти неверные не должны жить на земле, кого ты хотел спасти? – орал другой, продолжая ожесточенно бить ногами в живот.

В этот момент Туана, громко закричала:

- Не бейте его, он не виноват, пощадите! - она бросилась курдам в ноги, целовала их сапоги, умоляла прекратить избиение, говорила, что они с мужем турки, призывала на помощь Аллаха.

Главарь отбросил ногой плачущую женщину, приказал молодому: «Убей и их, раз они на стороне армян». Молодой быстрым движением перерезал горло Искандера, Туана бросилась к умирающему мужу, сидя на полу обхватив голову руками, она кричала во все горло.

- Заткни ей уже рот, – перекрикивая Туану, приказал главарь убийце, который несколько минут назад лишил жизни мужа Туаны. Тот отработанным движением схватил за волосы женщину, провел острым ножом по горлу. Воцарилась гробовая тишина. Курды ходили по комнате, наступая на трупы, в поисках ценностей, еды, искали, чем можно поживиться, человеческая кровь «чавкала» под их сапогами.

Лиза все это время была за сундуком, она видела почти все происходящее, но не в силах была даже пошевелиться, ее тело, словно парализовало. Один из курдов подошел к сундуку, открыл массивную крышку и стал доставать содержимое, но ничего из того, что он доставал, ему не нравилось, порывшись еще какое-то время, понял, что кроме старых вещей, там ничего нет. С грохотом закрыл крышку, заглянув за сундук, увидел Лизу.

- Ой, кто это тут прячется? – схватив за волосы, потянул девочку. Лиза стояла не моргая. Она не могла сказать ни слова, она не могла ни кричать, ни плакать, то, что она видела, погрузило ее в полнейший ступор.

- Что с ней делать? – спросил молодой у вожака, который копался в шкафу с бельем.

- Оставим ее живой, брось их всех в колодец, а ее в самый низ, если выживет, пусть расскажет своему трусу отцу, как мы убивали его семью, – не отрываясь от поисков ценностей, сказал садист. Убийцы уже устали от кровожадных потех. Молодой ударил Лизу, она упала на пол, он схватил ее за ногу, потащил к колодцу, выполняя указание. Девочка не сопротивлялась, от страха, она даже не чувствовала боли. Бросив Лизу в колодец, посмотрел, она не шевелилась.

- Все уходим! Давайте быстрее кидайте трупы в колодец, чтобы эта мелкая тварь захлебнулась кровью своей матери, – скомандовал главарь.

Изуверы волокли тела Кнарик и Аревик, бросали их в колодец, Сонечку и Левона кинули туда же. Только тела Искандера и Туаны остались в доме, Туана так и не выпустила голову мужа из рук они лежали в огромной луже собственной крови.

В расстеленные на полу простыни бандиты сваливали одежду, постельное белье, посуду и все что понравилось. Они показывали друг другу понравившиеся вещи, как ни в чем не бывало, смеялись, выбирая своим детям, женам и матерям трофеи только, что убитых в этом доме людей. Потом завязав углы простынь, так что получились мешки, набитые добром, в руках держали гусынь и кур, с полными карманами мелочевки в виде детских игрушек или свистулек, ножниц, курды на рассвете покидали дом.

В ту ночь на этой улице были жестоко убиты все дети, женщины, старики из армянских семей и те, кто пытался им помочь. Курды так себя вели, ощущая полную безнаказанность, с четкой уверенностью, что делают важное, правильное дело, убивая и издеваясь над беззащитными людьми.

Я часто думаю: «Почему так? Убийство одного человека - это преступление, люди судят, тех, кто это сделал. А убийство этих и еще сотен тысяч таких же, как они людей, остается безнаказанным, и непризнанным по сей день».

Глава 4.

Лиза очнулась, но пошевелить ни рукой, ни ногой не могла, ей было трудно дышать, кровь убитых стекала по лицу. Когда ее кинули в колодец, она сильно ушиблась головой, поломала ребра и потеряла сознание. Тяжесть брошенных тел давила на нее. Когда Лиза приходила в сознание, ей казалось, что она умерла.

Светало, мужчины возвращались с гор угрюмые и хмурые, каждый думал о семье. Сероп всю ночь хотел вспомнить хоть одну молитву, но так и не смог, вот и сейчас в голове было одно:

- Пусть они будут живы, господи, пусть они будут живы, прошу тебя Всевышний, уповаю на тебя, – думал Сероп.

Подойдя к забору, он мгновенно все понял: разбросанные дрова, сорванная калитка, следы крови, говорили о том, что была огромная бойня. Сероп бегом побежал в дом, то, что он увидел, привело его в ужас.

- Аревик, мама, Соня, Левон, - с порога начал неимоверно кричать Сероп.

Ноги утопали в крови, Сероп зашел в комнату, увидел убитых Искандера и Туану, больше никого не было.

«Может, они живы?» - с надеждой подумал Сероп – «Но где они? Может, спрятались?» – продолжал размышлять растерянный мужчина. Он обшарил каждый уголок жилища, никого, за комод - никого. Сел на пропитанную кровью кровать, обхватил голову руками, так сидел некоторое время, потом закрыл дверцу буфета, на котором висело нетронутое новое платье Аревик. Казалось, его только что повесили, на нем не было ни капельки крови. Сероп смотрел на платье и только сейчас увидел, какое оно красивое, опустил глаза вниз, там под шкафом стояли тапки, которые Аревик купила прошлым утром. Сероп подумал, что это хороший знак, они остались живы. Вспомнил про отца, пошел в хлев. Сено было разбросано, но крови и отца там не было.

- Отец, – потихоньку крикнул Сероп, будто боялся его разбудить.

Вышел во двор, увидел кровавые следы волочения, которые вели к маленькому колодцу. Возле колодца сидел отец, глаза его были широко раскрыты, но следов убийства не было видно. Сероп присел возле него, аккуратно, боясь причинить боль, потрепал за плечо.

- Отец, это я, ты жив? – с надеждой произнес сын.

Голубые глаза Крикора были устремлены в небо.

- В колодце, – сказал ему голос.

Кто произнес эти слова Сероп, так и не понял, губы отца не шевелились.

До конца своих дней для него так и останется тайной, кто же ему это сказал.

Сероп заглянул в колодец, сознание помутилось, душа рвалась на части, он кричал как раненный зверь. Упал на землю, руками царапая камни, бился, рвал волосы на своей голове.

В каждом соседнем доме был слышен рев мужчин, они оплакивали свои семьи. И каждый из них вспоминал крик совы и проклинал сам себя, что не пришел, не защитил, не погиб вместе с детьми, женами, стариками.

Майрам, сидящая в кустах, услышав крики Серопа, подошла и молча села рядом, просто смотрела, она еще не знала, что в доме лежат тела ее родителей. Брат Серопа, Карен был свидетелем этой ужасной картины. В этот момент, он вознес глаза в небо, благодарил Всевышнего, что его семья уехала.

Никто из присутствующих так и не понял, как Крикор добрался до колодца и умер там от горя.

Братья стали доставать истерзанные тела, мужчины плакали, не вытирая слез, выли от ужаса. Когда достали Соню и Левона, Сероп взял на руки сына качал и разговаривал с ним, как с живым. Он безнадежно целовал мертвые тела своих детей. На Аревик невозможно было смотреть, глядя на ее истерзанное тело муж понимал, какую страшную смерть приняла его жена.

Горе, которое постигло Серопа, не знало пределов и границ, невозможно найти слова, чтобы описать состояние этого человека. Сероп проклинал себя, его жизнь была ему уже не нужна.

- Я убью их всех, пусть и меня убьют, зачем мне жизнь, брат, скажи, как я буду дальше жиииить! – кричал в агонии Сероп.

Когда достали всех из колодца, разложили тела во дворе. Карен подошел к Серопу:

- Лиза дышит, дыхание слабое, но есть, – тихонько сказал он.

Лиза была вся залита кровью, но это была не ее кровь, а та, что стекала с тел. Лиза открыла глаза. Когда Сероп это увидел, словно жизнь вернулась к нему.

- Лиза, дочка, ты жива?! Дыши милая, дыши, живи, я с тобой, я больше никогда тебя не оставлю! – кричал осипшим голосом Сероп, боясь потерять лучик света в кромешной тьме событий.

Карен оттащил его от девочки, он боялся, что Сероп может невольно причинить ей вред, ведь они не знали, что с ней.

Лиза молчала и смотрела в одну точку, как бы Сероп ни просил ее сказать хоть слово, Лиза молчала. Но когда, ее захотели внести в дом, она стала нечеловечески кричать, махать руками и биться в истерике. Видимо, в памяти всплыли воспоминания об этой кровавой ночи, которую она с мамой, бабушкой, сестрой и братом провели в доме, где их убили, а она осталась чудом жива. Теперь ей никогда не забыть этой ночи и лиц, тех, кто это все сотворил. До конца своих дней Лиза будет возвращаться в эту ночь, призраки этой ночи будут преследовать ее до самой смерти.

Решили ее положить в хлеву на сено, где ночевал Крикор, там хотя бы не было крови.

Людям, которые в тот момент там находились, казалось, что это все происходит не с ними, они пребывали в шоке. Нередко, человек в таком состоянии может сознательно причинить себе вред, именно в такой момент сознание отключается, а на смену стрессу приходит либо обреченность, либо надежда. Этот перекресток эмоций есть в каждой трагической ситуации. И только от самого человека зависит: сведет ли он счеты с жизнью, расписавшись в собственной слабости, или сможет найти надежду продолжая жить, сохраняя и передавая память последующим поколениям об ушедших. Такой надеждой на спасение явилась Лиза для Серопа. В момент, когда он узнал, что Лиза жива, мысли о собственной смерти покинули его голову.

Майрам активно помогала взрослым, старательно и быстро выполняла все просьбы. Все это время девочка даже не задавалась вопросом, где ее родители. Кто – то попросил, чтобы она пошла в дом и принесла простыни накрыть тела.

Майрам, не подозревая ни о чем, вошла в дом и увидела мать и отца. Для подростка, словно, выключили свет. В этот момент она поняла, насколько дороги ей мама и папа. Девочка стояла молча, смотрела на родителей с широко раскрытыми глазами, из которых ручьем текли слезы. С этой секунды жизнь разделилась на «до» и «после» - она стала сиротой.

Потом Майрам будет часто вспоминать, как ей жилось в родительском доме, эти воспоминания будут жечь душу, казаться самым прекрасным временем ее жизни. Но вернуться туда уже будет невозможно, сейчас дверь в детство с «грохотом» захлопнулась. Да, теперь ее никто не поругает, но и не пожалеет, ни одна живая душа на этом свете не будет переживать за нее, так, как может волноваться за своего ребенка мать, до утра не спать, молиться и как в бреду повторяя «Спаси и сохрани». С этого самого времени ей не на кого будет опереться и придется надеяться только на саму себя и силы для преодоления трудностей, тоже находить в самой себе.

Майрам вышла из дома, забыв зачем туда заходила. Голова кружилась, слезы лились градом, рвота подступала к горлу, но окружающим не было никакого дела до навалившегося на Майрам горя. Каждый оплакивал свою потерю.

Во дворе выкопали одну большую широкую могилу, похожую на траншею. Всех убитых похоронили в этой могиле, Сероп попросил женщин надеть на Аревик ее новое белое платье, тапочки и платок, так ее красивой и положили посредине между детей - с одного бока Левона с другого Сонечку, Кнарик и Крикора рядом с Соней. Туану и Искандера завернули в белые простыни и тоже положили с ними.

Сероп уже не кричал и не плакал. Как только тела предали земле, стал поспешно собираться в путь, он ни на минуту не хотел здесь оставаться, не мог даже зайти в дом. Вывел кобылу из загона, снарядил ее, набросал в кибитку сена, на него положил Лизу и снова укрыл ее сеном. Крепко обнял брата, пожал руки сыновьям Искандера. В последний раз посмотрел на свое жилище, которое до сегодняшнего дня было любимым местом, он даже представить не мог, что когда-то покинет его. Сейчас же, ему хотелось сжечь все дотла, придать огню события этой ночи. Он бросил еще раз взгляд на дом и двор и обратившись к детям Туаны и Искандера сказал:

- Теперь это ваш дом и все, что там находится, – сурово посмотрел на мальчишек – да, корову тоже заберите, – хотел еще что – то сказать, но слова не находились, Сероп махнул рукой и сел на повозку.

Глава 5.

Майрам увидела скорые сборы Серопа, вбежала в дом, надела кофту и еще одну взяла в руки. Остановилась, подбежала к маминой шкатулке и зачем – то взяла самодельный стальной пинцет и маленькую лопаточку для чистки ногтей, положила эти сокровища в карман, подбежала к печке схватила три лепешки, завернула их в тряпицу и поспешно выскочила из дома.

Этот пинцет и лопаточка, они сохранились до сегодняшнего дня.

Сероп уже собирался трогаться, как, к нему подбежала Майрам.

- Здесь лепешки и кофточка для Лизы, – сказала Майрам, положив на повозку сверток и кофту.

Неожиданно для Серопа и всех присутствующих, Майрам упала на колени, словно хотела помолиться, сложила ручки ладошками вместе прямо возле носика и взмолилась:

- Сероп не оставляй меня здесь, забери с собой, я не смогу здесь жить, прошу! – Майрам кричала эти слова, как молитву, лбом касаясь земли, словно поклоняясь святыне.

Бедная девочка, она даже не представляла, что с ней будет дальше и как несправедливо распорядится судьба.

- Туда, куда мы едем тебе нельзя, ты турчанка, – поднимая с земли ребенка, проговорил Сероп.

- Мы не скажем никому, буду твоей дочкой, мы с Лизой почти ровесницы, прошу тебя, – заливаясь слезами, просила Майрам.

- Нет, - сухо сказал Сероп, снова садясь на подводу, хлыстом ударил лошадь и тронулся сам не зная куда едет.

- Сероп, возьми меня с собой, прошу тебя не оставляй меня тут, я буду тебе помогать по хозяйству, умоляю, – кричала в след девочка.

Но Сероп не хотел ничего даже слышать. Майрам упорно бежала за подводой, а за ней младший братишка, которому было чуть больше 4 лет. Бежала очень долго и брат, несмотря на возраст, тоже не отставал.

Лиза видела, как они бегут за повозкой, дернула отца за рукав, тот остановился, думал, что ей плохо. Но Лиза взглядом показала на Майрам. Сероп сдался, дети довольные запрыгнули на повозку. Майрам укрывала Лизу, что - то говорила ей, всячески доказывая Серопу, что он ее взял не зря.

Всю ночь они ехали, Сероп не спал и не ел вторые сутки, но голода и усталости почти не ощущал. Перед глазами были тела похороненных родных. Слезы текли по щекам, душа рвалась на части, он не мог смириться с утратой. Сероп обвинял себя, что не настоял на отъезде семьи, что не остался дома в ту ночь и не защитил их.

На всем протяжении пути им попадались развороченные варварами повозки. Это была дорога смерти: повсюду, вдоль обочин с одной и другой стороны грунтовой дороги лежали обглоданные волками, собаками и шакалами тела убиенных детей, женщин, мужчин. И только лошади растерзанных хозяев мирно паслись вдоль обочин, их не пугало соседство с хищниками, волки и шакалы не уходили далеко от дороги, их можно было наблюдать на протяжении всего пути. Стервятники были сыты и вальяжно нежились в тени, зная, что с приходом ночи дьявольский пир начнется снова. Еще несколько дней назад подобная картина вызвала бы у Серопа ужас, сострадание, жалость, но сейчас его это не трогало, от перенесенной беды он становился твердым, словно камень и тела погибших не вызывали в нем ни сострадания, ни жалости.

Ни разу в жизни Сероп дальше Карса никуда не выезжал, поэтому даже не представлял, куда они держат путь. Дорога, усыпанная трупами людей, которые еще вчера были живы и строили планы, говорила им о том, что направление выбрано правильно.

Светало. Сероп с детьми двигались вдоль горной реки, мужчина остановил лошадь, освободил ее от упряжки, чтобы она попила воды и пощипала травы. Сам подошел к берегу реки, ему очень хотелось прыгнуть в эту пучину воды и больше не всплыть, но мысли о Лизе останавливали: «Я нужен Лизе, как она без меня, ей тяжелее, чем мне», - подумал Сероп. Он увидел свое отражение в воде и ужаснулся. Лицо было измазано кровью и грязью. Посмотрел на сои руки, потом на одежду, все было в крови, тех, кого он потерял. Опять защемило сердце, ему хотелось выть. Опустил голову в реку, потер лицо руками и снова опустил голову в ледяную воду. Сел рядом с повозкой и крепко усну. Ему приснился сон: мама, отец, Аревик, Сонечка и Левон сидели по одну сторону стола, а Сероп с Лизой сидели напротив. Там были еще люди, некоторых он даже не знал.

В те времена каждое важное событие в семье сопровождалось шикарным застольем, хозяева приглашали родственников, близких друзей и соседей, чтобы разделить радость или горе.

Именно такой щедро накрытый стол увидел Сероп в своем сне. Он слышал музыку и смех, настроение у всех присутствующих там было, как тогда в последнее их совместное утро. Сероп смотрел на это, понимая, что все эти люди собрались проводить его с Лизой в дальний путь. Они вместе кушали еду с большим аппетитом, запивали вином, Серопу было так хорошо и весело, как не было ни разу в его жизни, солнце светило прямо в глаза, даже этому он был безмерно рад. Чувство небывалого счастья и радости переполняло его душу. Вдруг Аревик подошла к нему так близко, что Сероп ощущал ее дыхание на своей щеке. И новая волна счастья прокатилась по телу, он хотел близости с ней, но Аревик застенчиво улыбаясь, увернулась от поцелуев мужа, что возбудило в нем еще больший азарт. Вдруг она, пристально посмотрела в любимые глаза. Этот взгляд был настолько глубоким, Серопу показалось, что он растворяется во взоре любимой, будто видит душу жены. В этот момент состояние счастья начало беспричинно покидать мужчину. Аревик резко повернулась и начала отдаляться от него, затем вдруг остановилась, оглянулась, прощаясь, помахала рукой пошла дальше, уже не останавливаясь, туда, где был яркий свет. Сероп кричал ей в след, звал, просил не бросать его, но она больше не оглянулась. С ее уходом внезапно исчезли все присутствующие, испарился стол и еда. Вдруг Сероп начал понимать, что это сон. Мужчина мысленно хватался за увиденное событие и в голове пронеслось: «Они не уходят. Ведь жена и дети рядом с ним в их доме». Но сон беспощадно покидал спящее тело. Счастье сменилось паникой, он вдруг понял, что это последняя встреча, родные уходят навсегда. Сероп безнадежно хватался за желание остаться там с ними: «Пусть сон, пускай, нет не хочу возвращаться. Аревик дети, мама», - просыпаясь, кричал Сероп. Сознание возвращало бедолагу в адскую действительность, остановить этот процесс было невозможно.

Окончательно пробудившись Сероп, почувствовал, что он накрыт кофточкой, это Майрам бережно охраняла его сон. Девочка видела, как метался и кричал во сне Сероп. Несмотря на то, что Майрам осталась сиротой, ей было очень жаль Серопа. Девочка не думала о своем горе, почему-то ей казалось, что Серопу и Лизе гораздо больнее.

Они продолжили путь дальше. Вечерело и становилось прохладно, лепешки, которые взяла Майрам они съели, и нужно было подумать, где раздобыть хлеба. Воду пили прямо из реки.

Третья ночь пути. То, что они еще оставались живы, было чудом. Сероп понемногу отходил от состояния шока. Понимал, как опасно оставаться на этой дороге ночью, набеги происходили чаще всего в ночное время суток, курды и хищники могли в любую минуту их настигнуть. Нужно было найти место для ночлега. Сероп принял решение свернуть с дороги и найти укрытие в пещере, а утром опять тронуться в путь. Проехав немного, они заметили возвышающийся крест над небольшой скалой. Это была церковь. Туда и направил свою повозку Сероп.

Глава 6.

Армяне бережно относятся к своей вере, и символы ее помещали в надежном месте, как правило, это была скала, внутри, которой находился храм Божий.

По дороге, вдоль горной реки, по которой держали путь наши герои, был проложен «Шелковый путь». В спокойные, мирные времена, местный священник всем нуждающимся давал приют и лепешку с молоком, те в свою очередь благодарили его как могли. Церковь всегда была открыта для путников. Монахи любили гостей, ведь это была ниточка, которая их связывала с внешним миром, они внимательно слушали рассказы торговцев, иногда они им в дар приносили предметы первой необходимости: расчески, посуду, рукавицы и всякую безделицу, нередко жертвовали драгоценности и серебряную посуду.

Но в какой-то момент все резко изменилось. Причиной гонений и истребления армян была в первую очередь их христианская вера, их верность Армянской Апостольской Церкви, их нежелание отречься от веры своих предков. Бесчинства, происходящие в то время на территории османской империи, происходили под лозунгом истребления «неверных» армян, единственной виной которых стало то, что они были паствой армянской автокефальной церкви. Именно поэтому в первую очередь объектами уничтожения и унижения становились представители армянского духовенства.

Сероп посмотрел на детей, Лиза не шевелилась, ее лицо было мертвенно белым. Он переживал за дочку, нужен был лекарь. Кроме того, они были очень голодны.

Монахи часто врачевали, обладали секретами, которые передавали друг другу по наследству, поднимали, даже безнадежно больных людей.

Поэтому Сероп очень обрадовался, когда на горизонте показался купол церкви, он без колебания, направил повозку в сторону храма Божьего. Сероп еще не понимал, как опасно в это время находиться рядом со святыней.

Остановив повозку возле церкви, Серопу показалось, что там никого нет. Обычно монахи встречают первыми прихожан, а тут ни души. Сероп соскочил с повозки, детям сказал:

- Я скоро, сидите тихо, – посмотрев в черные, как маслины глаза Майрам.

- Если что, говори с ними на турецком, скажи, что родители пошли за едой, – давал наставления девочке и братишке, понимая, что и так все ясно, кто они такие.

Сероп толкнул дверь, она была не заперта. Запах гари ударил в нос, в глаза бросались следы недавнего пожара и погрома. Сероп направился к образам. Вдруг, из-за алтаря вышел мужчина, их взгляды встретились, они были полны недоверия и враждебности друг к другу. С одной стороны, стоял Сероп в окровавленной одежде, с другой человек, в руках у него был серебряный подсвечник, они оба были готовы к схватке. Человек с подсвечником пристально смотрел на Серопа, потом заговорил с ним на армянском языке:

- За тобой погоня? Они уже здесь? – тревожно, но без суеты и паники спросил незнакомец. Речь на родном языке мгновенно рассеяла все опасения.

- Нет, погони нет, но я, мы …. – Сероп не знал, кто этот человек, как обратиться к нему и сможет ли он помочь.

- Я не один, – сказал Сероп.

Мужчина напрягся, сильнее сжимая подсвечник в руке, готов был в любую минуту дать отпор.

- Со мной дети, дочка ранена, помоги, хороший человек, если можешь, – почувствовав напряжение, поспешил его успокоить Сероп.

Мужчина с подсвечником оказался настоятелем этой церкви, чудом избежавший смерти. Звали его отец Давид, по возрасту он годился Серопу в отцы, одежда была на нем не священнослужителя, а простого крестьянина.

Когда Сероп узнал, что перед ним служитель церкви, упал на колени, обхватив руками ноги священника и зарыдал, тело его дрожало, он плакал в голос. Казалось, все эти дни он ждал встречи с человеком, который излечит его душу и избавит от чувства вины перед теми, кого он не смог защитить и потерял, научит смирению. Сероп рассказывал священнику о том, что произошло с его семьей. Служитель церкви слушал не перебивая, позволил ему вдоволь наплакаться. До этой секунды Сероп держал все это в себе и вот сейчас из него текли реки горя, тоски, обиды, ему казалось, что так больно как ему сейчас, еще не было никому. Он ошибался. Те, кто сумел выжить на этой «дороге смерти», натыкались на церковь. И вели себя одинаково: сначала рыдали, потом просили временного убежища. Немного оправившись, отправлялись дальше в путь. Кто куда: в Армению, Грузию, Абхазию, Францию, Россию. Давид подлечивал их души и тела, давал последнее, что было (еду, одежду, лошадей, повозки) и провожал, а сам оставался здесь, на передовой, каждую секунду рискуя быть жестоко убитым, но он молился, взывал к помощи Всевышнего и плакал за каждого из них.

- Успокой меня отец, наставь на путь истинный, – не скрывая слез, просил Сероп.

Священник и без подробного рассказа понимал, что Сероп один из не многих, которым удалось выжить. А Сероп стоял на коленях, бессвязно, что-то говорил и всхлипывал, как ребенок.

Они стояли посредине сожженной дотла церкви, как памятник бесчинству и садизму варваров: священник, в руке, которого был подсвечник и коленопреклонённый убитый горем армянин.

Немного успокоившись, мужчины поспешили к оставленным возле входа в церковь детям.

- Подводу с лошадью пока оставим здесь, потом заберем, дальше нужно идти пешком, – сказал Давид Серопу.

Лиза была очень слаба, самостоятельно не могла передвигаться и мужчины, взяв ее под руки, тихонько повели к месту, которое показывал священник. Они поднимались по узкой горной дорожке вдоль горы. Дойдя до пещеры, остановились, Давид с опаской осмотрелся, не видит ли кто, куда они дальше пойдут. Протиснувшись в узкий лаз между скалами, они стали спускаться вниз, словно под землю.

- Куда ты ведешь нас, Отец, – тихонько спросил Сероп.

Священник не ответил. Они продолжали путь, поддерживая Лизу каждый со своей стороны, Майрам с братишкой шли следом.

Наконец они добрались до места. Природа подарила им убежище в виде подземного дворца с множеством пещер, сообщающихся между собой, похожих на большие залы.

Навстречу вновь прибывшим вышли мальчишки разных возрастов, многие из них были ранены, о чем свидетельствовали перевязанные головы, руки и ноги. Было видно, что эти мальчики из разных семей, но у каждого из них была одна история – они видели жестокую смерть своих родных, видели, как насиловали матерей и сестер. А им удалось выжить. Некоторых из них священник нашел на дороге и лесу, некоторые прибились к нему сами, надеясь найти еду и приют в церкви.

За время пребывания там, дети привыкли, что священник возвращался почти всегда с «новенькими», поэтому появлению Серопа с детьми никого не удивило.

Давид давал распоряжения, дети беспрекословно их выполняли.

Вновь прибывшие, расположились вместе со всеми остальными беженцами. Лизу уложили на шкуры животных, Давид осмотрел рану на голове девочки.

- Череп пробит, рана глубокая, но нагноения нет, - священник чем-то, резко пахнущим обработал рану, приложил самодельное лекарство, перевязал голову тряпицей.

- Отец, она ничего не кушает, – взволнованно сказал Сероп.

- Воду пьет? - спросил священник со знанием дела.

- Да, но совсем немного и иногда открывается рвота, - тихонько, чтобы никто не услышал, сказал Сероп.

- Ей нужен покой, думаю, у нее еще и ребра сломаны. Организм молодой, должен справиться с болезнью, – присаживаясь рядом с Серопом, успокоил отец Давид.

- Откуда у Вас столько детей, они ваши? – удивленно спросил отца Сероп.

- Нет, конечно, их родителей убили, пойдем к костру, – призывным движением показал идти за ним.

Все, кто были там сели за импровизированный стол, сооруженный из камней пещеры, на нем стояли глиняные кувшины с молоком и водой, на краю стола стояли глиняные миски и деревянные ложки. В стороне у стены пещеры теплился костер, дым от которого вытягивало сквозняком наружу и направление ветра не влияло на естественную вытяжку дыма. На тлеющих углях стоял чан с едой, присутствующие подходили к нему, накладывали черпаком содержимое и садились на камни, укрытые шкурами животных.

Несмотря на то, что это были дети, за исключением Серопа и Давида, в пещере стояла гробовая тишина, несвойственная для детского коллектива. Казалось, «дети гор» прислушиваются к каждому шороху и всегда готовы обратиться в бегство.

Ребята свободно ориентировались в лабиринте пещеры, им не нужно было освещение, они научились передвигаться без шума, точно определяя, где выход. Эти мальчики приспособились к тем условиям, в которых были вынуждены жить, они почти не разговаривали, в основном использовали жесты и мимику, исключили все, что может вызывать шум, отец Давид научил их выживать, преподавая простые жизненные навыки, которые в обыденной жизни им бы не пригодились.

Если кому-то из них удавалось найти еду (зайцы, крысы, мыши, змеи) приносили сюда, готовили, потом все вместе кушали. Сюда же Давид приносил еду, которую находил в повозках растерзанных людей, которую не забрали курды и еще не успели съесть животные, иногда на хлебе или лепешках была кровь их хозяев. Там же можно было раздобыть и крупы.

После ужина мальчишки разбрелись как тени, так быстро и тихо, что Сероп даже не понял, куда они подевались.

А мужчины расположились возле костра, от углей исходил свет и тепло. Здесь было спокойно и уютно.

Сероп не моргая смотрел на угли. Потом встрепенулся, словно не мог понять, где находится.

- Давид, эти дети будут с тобой? Чем ты их кормишь? – спросил Сероп священника.

- Я собираю детей по этой ужасной дороге, потом отправляю при любой возможности в Александрополь (Ленинакан (Армения)), там есть детские дома. Всех найденных детей везут туда. Кого –то потом забирают родственники, некоторые остаются там, ждут, когда их найдут, – священник палкой пошевелил угли, они запылали огнем.

- Старшие знают имена и фамилии своих родителей, а у малышей есть записки, так что узнать, кто их родители, нет сложности, – Давид протянул Серопу лепешку.

- Малыш здесь всего один, – задумчиво продолжил он.

- Церковь давно сожгли?- поинтересовался Сероп.

- Ее жгут постоянно, – старик посмотрел на Серопа и продолжил - я все время навожу там порядок, убирая следы осквернения, но варвары приходят снова и снова, – с особым безразличием говорил Давид.

- Мы только отслужили службу, курды налетели как вороны: убили всех монахов, меня избили, до потери сознания, это меня и спасло, они приняли меня за мертвого. – Давид потер глаза, потом бороду.

И только сейчас, присмотревшись к лицу старца, Сероп увидел, что у него нет одного глаза. Через все лицо проходил шрам до самой шеи. За все это время, пока они были вместе, Сероп так был занят своими мыслями и жалостью самого себя, не замечая, что боль и горе повсюду. Глядя на лицо священника, Сероп понимал, в какой страшной битве он побывал.

- А я выжил с Божьей помощью, – спокойно сказал Давид.

- Наверное, у Бога на меня свои планы, – его единственный глаз наполнился слезами, то ли от того, что он смотрел безотрывно на угли, то ли от ужаса воспоминаний.

- Мальчишек стараюсь не выпускать отсюда, а сам, хожу к алтарю и молюсь, – слезы не могли больше уместиться и стали стекать по щеке.

- Чем ты кормишь ребят? – жуя лепешку, спросил Сероп.

- Тем, что найду в кибитках убитых, – спокойно сказал Давид, глядя в глаза Серопа ожидая осуждения.

- Им уже это не нужно, а мальчишки хотят есть, - словно оправдываясь, говорил священник.

- В горах пасется корова, пока ее не убили, у нас есть молоко, – священник встал, и откуда - то, из темноты принес несколько бревнышек для поддержания огня.

- Мальчишки хотят мне помочь и делают вылазки, принося дрова, иногда раздобудут еду, – выживаем потихоньку, священник замолчал, слезы высохли.

- Отец, скажи, что происходит, за что нас армян режут? – спросил Сероп, который не был силен в политических вопросах.

- Ты не первый, кто пришел ко мне передохнуть, – сказал Давид, помолчав некоторое время, продолжил - и дальше в путь. Люди говорят, что всех подданных армян Османской империи старше пяти лет выселяют из городов, потом уничтожают, а тех армян, кто служит в армии, изолируют от воинских частей и расстреливают, так, что ты правильно сделал, что двинулся в путь, – он снова посмотрел на Серопа и продолжил.

- Да, могут, конечно, по дороге убить, а может и доедете живые, – он говорил о таких страшных вещах спокойно, даже смиренно, что становилось жутко.

- Да, обратно дороги нам нет, – так же спокойно ответил ему Сероп.

- Знаешь отец, я думал, что все это успокоится, и я вернусь сюда, но то, что я видел на дороге, – к горлу Серопа подступил комок, он не мог справиться с волнением, воздух перехватило, Давиду показалось, что Сероп сейчас задохнется. Давид посмотрел на мужчину одним своим глазом и спросил:

- Ты в порядке?

- Да, прости, я столько не плакал никогда, как за эти несколько дней. Не могу справиться с собой, слезы текут, как у женщины, – оправдываясь, говорил Сероп.

- Я столько слез и рыданий вижу, думал привыкну, но не могу, рыдаю вместе с вами. Шакалы, что творят, кто их остановит, кто накажет? – говорил Давид, сжимая кулаки.

- Простые крестьяне - турки не хотят этой резни, знаю семьи, которые рискуют жизнью детей и своей собственной, но помогают армянам, прячут их, – говорил Давид.

- Наши соседи Туана и Искандер тоже погибли, хотели помочь моей семье, – сказал Сероп.

Перед его глазами возникли лица соседей, он улыбнулся, вспоминая посиделки с ними. Впервые за все это время, он подумал: «Правильно я сделал, что забрал Майрам с братом с собой. Выращу детей и тем самым отблагодарю Искандера. Получается Искандер погиб зря, ведь тех, кого он хотел защитить и спасти все равно убили». Сероп закрыл глаза, пребывая в своих мыслях. Давид прервал молчание:

- Турецким властям не нравится дружба с армянами, они играют на религиозных чувствах простых мусульман, провоцируя их и вместо защиты своих соседей-армян, должны заставить их принять ислам, а в случае отказа – убить, – Давид говорил очень тихо, почти не шевеля губами, так, что со стороны можно было подумать, что он спит.

- Самое интересное, что даже тех, кто примет ислам, тоже убьют, только немного позже, – продолжал священник. Посмотрел вверх, перекрестился, что-то прошептал, перебирая губами. Обращаясь к Серопу сказал:

- К служителям церкви они относятся еще кровожаднее, чем к мирному населению: раненый солдат-армянин из Цилеха рассказал мне что, вернувшись с фронта в родные места, он увидел, как к ступням сивасского епископа были подбиты лошадиные подковы. Варвары, видишь ли, издевательски объясняли, что нельзя было допустить, чтобы епископ шел босиком, – продолжил свой рассказ Давид.

- А правда, что в Диарбекире и Трапезунде в тюрьмах убили двадцать шесть знатных армян, среди которых был и священник Арпиар. Пятерых священников раздели, обмазали смолой и голых вели по улицам городов? – спросил Сероп.

- Да, сын мой все это хоть и похоже на сказки, но это, чистая правда, – Давид закрыл глаз.

- Церковь сейчас переживает страшные дни испытаний. Религия, святыни и семейная честь армян, — возмутительно оскверняются турецкими аскерами и курдами. Вот и тебе здесь задерживаться долго не стоит – он похлопал Серопа по плечу.

- А я буду нести свой крест до конца, пока буду дышать, за мальчишек душа болит, старшие еще могут о себе позаботиться, а вот малыши, – мужчины перестали говорить, услышали слабый шорох, насторожились. Давид взял подсвечник, готовый пуститься в бой, но увидев маленькую фигуру мальчика, немного расслабился и тихонько позвал его:

- Петя, сынок, иди сюда, – получив одобрение, ребенок радостно подбежал к священнику.

Малышу было не более двух лет. Светло-русые кудрявые волосы и бездонные зеленые глаза. Мальчишка забрался к Отцу на руки, посмотрел на Серопа своими чудными ангельскими глазками и сию секунду уснул. Давид гладил мальчика по голове, словно это был его любимый сын.

- Вот что с ним будешь делать, не засыпает без меня, такой лучезарный мальчишка, совсем не плачет, а спит только со мной, – удивленно произнес Отец. Давид потянулся и откуда-то из темноты достал овечью шкуру, заботливо прикрыл спящего мальчика.

Сероп смотрел на Петю не отрываясь, думал о Левоне и опять солнечное сплетение начало безжалостно болеть, в голове снова пронеслись картины убийства семьи.

- Я шел по дороге, увидел очередную кибитку, подхожу, а там растерзанные курдами тела мужчины и женщины, а под колесом телеги сидит он, – Давид взглядом показал на мальчика.

-Дергает меня за штанину, не плачет, просто сидит, как его волки не съели, не знаю, – Давид погладил мальчика Петю по голове.

- Думаю, в той кибитке были еще старшие дети, мать их, наверное, выпустила раньше, как только увидела клубы пыли догоняющих курдов. Они все так делают - детей спускают с повозок, а сами принимают смерть, – Давид говорил об этом, будто рассказывал историю с хорошим концом.

- А этого, – он опять погладил мальчика по голове – держала, наверное, до последнего, обрекая на верную гибель, давала возможность старшим убежать, ведь с малышом на руках не убежишь, - рассуждал священник.

- Вот, она его последним и выкинула из повозки, только не пойму, как он выжил, не плакал, что ли? А может сознание потерял? А потом пришел к повозке, да залезть не смог? И волки не тронули, – Давид опять с любовью посмотрел на мальчика.

- Как он выжил, не пойму, ну раз выжил, значит, жить будет долго, очень долго, – эти слова Давид говорил самоотверженно и победоносно, как лозунг, сжимая свободную руку в кулак, словно хотел, чтобы его мысли и слова долетели до извергов, лишивших малыша родителей. Он так радовался, что Петр остался жив врагам назло, как будто Петя сможет отомстить всем курдам своей жизнью, делами или поступками. Серопу казалось, что для Давида сохранение жизни этому малышу важнее всех остальных дел.

- Только не знаю, как его в детский дом переправить, я к нему так привязался, – говорил. Давид.

- Где хожу, а сам про него думаю, мне нельзя погибать, с кем он будет, мой ангелочек, – говорил он это с любовью глядя на мирно спящего мальчика.

- Откуда ты знаешь, что его Пером зовут? - спросил Сероп.

- В нательной рубашке была записка, вот так и узнал: Мартиросов Петр Никитович 9 сентября 1912 года рождения. Может родственников его, где встретишь, так скажи, что Петя жив, – с надеждой и заботой говорил Давид.

- Я уже старый, боюсь, не смогу его поставить на ноги, да и изуверы все время рыщут, как волки, у них цель - истребить всех армян. Они следуют принципам Джихада и ставят армян вне закона, признавая их врагами ислама, – говорил старый священник своему слушателю.

- Наша жизнь, честь и имущество отныне принадлежат туркам; убийства, насилия и грабежи – это теперь их религиозный долг, – тяжелый вздох вырвался из груди служителя Бога. Он поправил шкуру, которой был укрыт ребенок. Посмотрел на Серопа, тот сидел, словно статуя, не моргая смотрел на тлеющий костер. Так подробно и доступно, ему еще никто не объяснял, что происходит, а теперь все стало ясно и понятно. Понятно было, что они, армяне, все до одного должны умереть, не уехать, не убежать, не принять мусульманство, а именно умереть. Если курды и турки покусились на самое святое, что есть у каждого человека – веру, то они уже ни перед чем не остановятся. Мужчины были в полном отчаянии и скорби, что и сами не понимали, как им дальше жить.

- Меня тоже убьют, это вопрос времени, – обреченно сказал священник, потом продолжил:

- Говорят, что даже, – Давид стал перечислять, загибая пальцы на руке - Армянский епархиальный викарий преподобный архимандрит Мкртыч Члгатян с семью священниками; предводитель армян-католиков преосвященный архиепископ Андреас Челяпян с тремя священниками; и армянский протестантский пастор Акоп Антонян - все арестованы, – священник перекрестился и продолжил – кто нас теперь защитит, если архимандрита Мкртыча Члгатяна убили, да еще таким ужасным способом, – Давид посмотрел на потолок пещеры, может, хотел увидеть звезды, а может душу убиенного архимандрита.

- Сей живой страстотерпец подвергся неслыханному поруганию. Сначала, его голым провели под барабанную дробь шейхов и дервишей по улицам и базарам Тигранакерта на обозрение мусульман. Потом возвратили во двор мечети. Дервиши продолжали барабанить. А его, в присутствии чиновников и разношерстой толпы мусульман, облили керосином и сожгли живьем, – Давид заплакал, как ребенок. Слезы ручьями текли по его морщинистому, загорелому лицу и падали на мирно спавшего на его руках мальчика, поливая его маленькую голову.

- Пошли спать, Бог даст, завтра будет день, – тяжело поднимаясь, сказал Давид. Сероп взял на руки спящего малыша, прижал его к груди и таким он ему показался родным и близким, что сердце впервые застучало с нотками радости внутри.

Ночь была жуткой, слышны были стоны и крики убиваемых людей, плачь детей, лязги ножей, все происходящее на «дороге смерти» было отчетливо слышно, словно находилось совсем рядом, в нескольких метрах от их ночлега. Некоторые дети становились на колени и молились. Под утро все стихло, пришло время волков и шакалов, хруст костей раздавался по всей округе. Сероп лежал с открытыми глазами и не понимал, что дальше делать, как он сможет увезти из этого адского места своих детей. И только на рассвете усталость сморила и сон овладел телом.

Проснулся Сероп от того, что кто – то нежно гладит его усы. Он открыл глаза, а перед ним сидел маленький мальчик Петя и тихонько, пальчиком дотрагивался до колючих усов. Глаза этого ребенка были беззаботны и чисты, он улыбался. На мгновение Сероп забыл, что вокруг происходит, этот ребенок заставил его в ответ улыбнуться, за последние дни Сероп точно знал вкус собственных слез, а про смех и улыбку забыл. Сероп сел, взял мальчика на руки, и снова заныло сердце. Образ Левона, в очередной раз привиделся ему в этом мальчике и опять слезы скорби душили его.

Майрам так освоилась, что стала маленькой хозяйкой подземелья, она подмела пол, сложила вещи, сразу почувствовалась женская рука, посуда перемыта, везде порядок.

- Кто это у нас так славно похозяйничал? – поставленным голосом спросил священник. В этом месте все говорили очень тихо, боясь выдать свое присутствие. Поэтому голос Давида звучал, как песнопение или удар колокола, что все мальчишки сбежались на него.

- Ай да умница, ай, да хозяюшка, – не успокаивался Давид.

На руках Давид держал испуганного «новенького» мальчика двух лет, ребенок уткнулся священнику в плечо и ни на кого не смотрел.

- Петя, сынок, смотри, я тебе братика нашел, смотри, какой он смелый, – священник посадил ребенка на одну руку и поднял повыше. Мальчик заплакал, а Давид, успокаивая ему сказал:

- Не плачь, родной, здесь плакать нельзя, а то нас всех найдут и убьют, – мальчик замолчал, словно понял, о чем говорит Отец.

Петя, услышав голос Давида, прибежал и стал внимательно смотреть на ребенка, который только что перестал плакать. Священник поставил мальчика на ноги и стал рассматривать нательную рубашку малыша, приговаривая:

- Сейчас узнаем, как тебя зовут, малец.

Давид нашел записку, прочел вслух, громко, словно боялся, что кто - то забудет или перепутает имя мальчика:

- Мкртчян Мкртыч Карапетович, родился в г. Вортакилиса 12 января 1912 года.

- Ну вот, я говорил же - братишка твой родной, – сказал Давид, потрепав курчавую голову Петра.

Тем временем, мальчики взялись за руки и уже больше никогда не расставались, всю жизнь так и прошли рядом. Забегая вперед, скажу, что Петя и Митя (Мкртыч) передали свою дружбу своим женам, детям, внукам и правнукам.

Священник вытащил из холщовой сумки лепешки, поделил их на всех. Сероп понял, откуда эти лепешки, но ничего не сказал. Давид поймал взгляд Серопа:

- Ешь, голод не тетка, – сказал, похлопав его по плечу.

В это утро Давид привел еще несколько детей, один из них был сильно ранен. Этого мальчика он буквально вырвал из пасти хищников, волки разорвали кожу на голове, на теле было много ран от укусов. Давид нагрел воду, обработал раны, но по его виду было видно, что он сомневается: выживет мальчик или нет.

Лиза была еще слаба, она старалась садиться, но голова начинала болеть и кружиться. Майрам кормила ее и помогала вставать, чтобы справить нужду. Петя и его новоиспеченный брат Митя бегали за Майрам, как хвостики, им не хватало материнской ласки и заботы, а Майрам была щедра на заботу и доброе материнское отношение. Та носила их по очереди на руках, целовала, словно это были ее братики или собственные дети. У Лизы, особенно к Пете были другие чувства, она, глядя на него вспоминала, как убили Левона, от этого начинала плакать, следом за слезами приходила головная боль. Сероп со стороны наблюдал за детьми, однажды подойдя к Давиду попросил:

- Отец, поговори с Лизой, она плачет все время, я не смогу ей объяснить, как дальше жить с потерей. Она была за сундуком, видела, как их убивали, – Сероп весь затрясся, руки, губы, горло перехватило волнение.

- Я не смогу, а ты мудрый человек, да и ближе к Богу, прошу тебя, – Сероп хотел дотронуться до плеча старика, но не решался и засунул руку в карман.

- Хорошо, я подберу удачный момент для разговора, – спокойно, без эмоций ответил ему Давид.

Сероп с детьми находились здесь не более суток, а им казалось, что прошли годы после их приезда. Здесь ничего не напоминало о том, что хотелось забыть и вычеркнуть из памяти навсегда. Только с приходом ночи, продолжали плакать и кричать люди на дороге, это приводило всех в леденящий ужас.

Вечером, Давид и Сероп, опять устроились у костра охраняя покой и сон детей. Было видно, что Давид хочет сказать Серопу, что – то очень важное, но не знает, как начать разговор.

- Сероп, послушай меня, не перебивай, – священник потер рукой бороду, потом перекрестился и продолжил, – вам всем оставаться здесь опасно, сегодня во время молитвы я видел, как курды ходили неподалеку от нашей пещеры. Они чувствуют, что здесь есть люди. Они все равно нас найдут, это вопрос времени. Когда беженцы на дороге закончатся, они пойдут в горы в поисках новых жертв, – Давид посмотрел наполненные ужасом глаза Серопа, ведь он надеялся, что они тут в полной безопасности.

- Я подготовил две повозки для детей, там есть вода и немного еды, – рассудительно продолжал Давид.

- Ты хочешь, чтобы мы ушли? – разочарованно спросил Сероп.

- Да. Ты должен вывести этих мальчишек, я слышу, как они шепчутся, хотят мстить за родителей, братьев и сестер, – опять перекрестившись, сказал Давид.

- Думаешь, они хотят убежать? – спросил священника Сероп.

- Я не знаю, что они там задумывают, знаю только, что силы не равны, курды этих птенцов порежут в раз, жалко мне этих парней, – немного помолчав, продолжил:

– Cпаси их, Сероп, довези до Александрополя (Ленинакана (Армения)) – там есть детский дом. Ну, помнишь, я тебе рассказывал про него? – спросил священник.

- Моя душа тоже, как и у этих мальчишек переполнена злостью и ненависть, я готов убить любого турка или курда, чтобы отомстить за смерть родных мне людей, – говорил Сероп, опустив голову.

- Мне мерещатся мама и отец, а Аревик недавно приснилась, – продолжал Сероп. Он рассказал священнику сон, который видел, когда уснул у реки.

- Неправильно мыслишь, – спокойно сказал Давид, выслушав Серопа.

- Ты не сможешь ничего сейчас сделать, а вот отпустить убитых ты можешь. - Им сейчас там, – Давид посмотрел на потолок пещеры, – хорошо, им ни холодно, ни больно, их души летают вокруг вас с Лизой.

- Так будет сорок дней, а потом они улетят в бесконечность, туда, где не нужно будет искать еду, кров, им даже воздух не нужен, – говорил Давид со знанием дела, с великим смирением и верой.

- Если бы они могли, они наверняка тебе сказали бы, что ты должен жить, продолжить ваш род, во имя памяти, тех, кого потерял, – Давид перекрестился, закрыл единственный свой глаз и продолжил – подумай о Лизе, ей будет в разы хуже, если она будет видеть рядом с собой растоптанного и уничтоженного морально отца.

- А как же ты? Поехали с нами, мы спрячем тебя, – Сероп говорил эти слова, и образ Крикора встал перед глазами. Несколько дней назад он также уговаривал своего отца ехать с ними, опять тоска навалилась. Сероп обхватил голову руками, воспоминания терзали его душу.

- Прошу тебя поехали с нами, мне страшно подумать, что они сделают с тобой, если найдут, эти нелюди, – не отрывая рук от головы, говорил Сероп, при этом раскачиваясь из стороны в сторону.

- Нет, Сероп я нужен здесь, буду помогать раненным, собирать и отправлять детей, а если судьба умереть умру с молитвой к Богу. Я не могу бросить церковь, это место где жили мои предки, я не могу его оставить, – обреченно произнес Давид.

- Тебе видней, – не стал спорить Сероп.

Какое – то время они сидели молча, каждый думал о своем. Вдруг Сероп словно в бреду сказал:

- Майрам и ее брат - турки.

Давид не шевелился, только сжал кулаки, да так сильно, что кисти побелели. Серопу стало страшно за Майрам и брата, он поспешил добавить:

- В ту ночь, когда убивали мою семью, их родители, тоже погибли, хотели спасти моих, – Сероп опять обхватил голову руками.

- Майрам и братишка бежали за повозкой, очень просили их взять, и я забрал, – опуская руки, говорил Сероп.

- Скажи, отец, я неправильно сделал? – Сероп вопросительно смотрел на священника.

Давид не спешил отвечать. Смотрел на угли и размышлял. Серопу показалось, что он не ответит на вопрос. Но переспрашивать не стал.

- Взял, так взял, мальчишкам только не говори, а то убьют, – неожиданно сказал Давид.

- Им все равно: виноваты они или нет, их родители, братья и сестры тоже ни в чем не виноваты, а их как баранов порезали прямо на глазах у этих детей, насиловали матерей и сестер, заставляли смотреть на весь этот ужас.

Впервые за все проведенное там время, Сероп почувствовал в словах старца великую ненависть. На протяжении всего времени Давид убеждал себя и окружающих, что нужно смириться, что рано или поздно произвол прекратиться. Шли дни, убийства не прекращались. Он был в эпицентре событий, видел каждого выжившего, эти люди были на грани бешенства и самоубийства, а он не мог им помочь, не спасала даже молитва по усопшим. Он не мог похоронить всех убиенных. Но в какой - то момент, ненависть и жажда мести охватывали душу, ему хотелось выйти на дорогу и принять смерть вместе с очередной партией смертников, хотел хоть одного курда отправить к праотцам. Мысли о собственной смерти отступали, когда он спасал хотя бы одного армянина, душа ликовала. Многие люди были обязаны ему жизнью.

- Знаешь Сероп, – обратился священник – я хочу окрестить детей: Петра, Митю, давай Майрам и ее брата окрестим, это поможет им выжить, – предложил Серопу Давид.

- Давай, – с радостью откликнулся на предложение Давида Сероп.

На следующий день, рискуя жизнями всех присутствующих, отец Давид произвел таинство крещения детей в разгромленной церкви. И так легко стало Серопу на душе, может от молитв, может от запаха ладана, а может от смирения, которое пришло к израненному сердцу. Майрам и братишке надели крестики, Майрам не снимала его до самой смерти.

Вечером, когда все собрались за столом принять простую и скудную пищу, Давид сел с видом вожака во главе стола. Все понимали, что сейчас будет мужской разговор. За время пребывания здесь подростки очень привязались к священнику. Он старался подлечить их души молитвой и верой, но понимал, то, что эти мальчики пережили, оставит отпечаток на всю их жизнь, в результате: кто - то останется замкнутым, кто - то злым, кто - то затаит месть и сделает это целью своей жизни.

Давид выпил стакан воды, окинул взглядом каждого из присутствующих, начал говорить:

- Завтра вы все поедите с Серопом в Армению, путь будет не легким. Мы подобрали подводы, будете ехать днем и ночью, спать нельзя, останавливаться только чтобы сходить в туалет или набрать воды, ни с кем не разговаривать, даже между собой, байки не травить, запомните - армянская речь опасна, в бои не ввязываться, вы их победить не сможете. Мальчишки слушали Давида внимательно.

- Запомните, ваша задача живыми добраться до границы, здесь слишком опасно находиться. Там вам дадут еду и приют. Вы должны выжить и рассказать людям, что здесь происходит, рассказать своим детям и внукам, ведь если мы все погибнем, никто так и не узнает правду, – Давид замолчал, воцарилась мертвая тишина.

- Отец, поехали с нами, – сказал мальчишка, с задатками лидера.

- Нет, сынки, я останусь. Буду вам переправлять таких же мальчишек, как вы. Если я уеду, кто им поможет добраться до вас? А я буду передавать с ними приветы, и вы будете знать, что я жив, – Давид постарался выдавить улыбку, эта фраза должна была быть похожа на шутку, только никто почему - то не улыбнулся.

Наступило утро. Все были заняты сборами, готовились к отъезду. Мальчишек было много и у каждого из них было поручение: вдоволь напоить и накормить лошадей, проверить подковы, колеса подвод. За время пребывания здесь, они словно разучились говорить и прекрасно общались жестами.

Получилось две повозки, третья была Серопа. День прошел быстро в сплошных хлопотах. Вечером, когда все собрались за ужином, Давид сидел с задумчивым видом. Каждый раз, когда он отправлял беженцев в путь, для него это было особое испытание. Ему очень хотелось, чтобы те, кого он так тщательно собирал в дорогу, остались живы. Обратной связи не было, и он не мог знать, как они доберутся до назначенного места.

Священник посмотрел каждому, сидящему за столом, прямо в глаза, словно гипнотизируя взглядом, а может просто хотел запомнить сам и запомниться этим совсем еще юным ребятам. После затянувшегося молчания, Давид перечислил имена ребят, которые поедут в первой подводе и соответственно, будут отъезжать первыми. После назвал поименно, тех, кто поедет на другой. - Держитесь на расстоянии друг от друга. И если будет нападение, не пытайтесь им противостоять, - Давид потер бороду, перекрестился и продолжил:

- Бегите в рассыпную, все время молчите, ничего не говорите, если, что, добирайтесь по одиночке, за одним мальчишкой они гоняться по горам не станут, – священник говорил тихо и четко, но по его виду было видно, как он переживает.

- Завтра на рассвете попробуем выехать, за ночь курды измотаются, и им будет уже не до погони. Лошади отдохнувшие, можете их гнать пока в галоп, до ночи, а там спешитесь и пойдете тихо, тихо, – похлопав по спине одного из мальчиков, говорил Давид.

- Сероп с детьми будут ехать за вами, если что, прикроет, – Давиду стало сложно говорить, ком подошел к горлу, речь стала прерывистой. Все присутствующие понимали, как он переживает.

За время пребывания рядом со священником дети уяснили, что главная их задача – остаться живыми, выжить любой ценой.

- Петруша, Никита и раненный мальчик остаются со мной, они слишком малы, вдруг начнут плакать и выдадут вас, – продолжил говорить совсем тихо Давид. Он понимал, что дети чувствуют его волнение, которое, временами было очень сложно подавить. Отец закрыл глаз и опустил голову, читая молитву.

Каждый из подростков думал: «Я выживу, я не подведу тебя Отец!».

Сероп был активным участником сборов, а теперь вместе со всеми слушал указания старца. Мысли роились в голове Серопа, он думал, как должен будет задержать курдов, чтобы дать пацанам уйти. Да, он это непременно сделает, самоотверженно думал Сероп: «Лизу и Майрам с братом высажу из повозки и вступлю в последний бой». Потом он подумал: «А как же Лиза? Она слишком слаба. Она не доберется до границы!». От этих мыслей Серопу становилось не по себе.

В эту ночь никто, кроме Петра, Никиты и искусанного волками мальчика, не спал. Как и в предыдущие дни, на дороге была резня.

Давид вышел из пещеры, свежий воздух кружил голову. Он устроился неподалеку от того места, где стояли повозки, готовые к отъезду. Как только все угомонилось, курды с победоносными криками покинули дорогу, Давид спустился к ребятам и Серопу, которые ждали команды на отъезд.

- Поторапливайтесь, нужно выезжать, - подгоняя всех, говорил Давид.

Петя проснулся и подбежал к Майрам, подергал ее за конец юбки, чтобы она взяла его на руки. Мальчик внимательно наблюдал за происходящим, потом обнял Майрам и положил ей головку на плечо. Серопу показалось, что Майрам хочет взять его с собой.

Все вышли на улицу, Майрам продолжала нести Петю на руках.

Подростки прощались с Отцом молча, без слов. Каждый из них понимал, что они уже не встретятся никогда, но останутся в памяти друг друга на всю оставшуюся жизнь. Давид обнял каждого из них, мальчишки утыкались в плечо старца, шмыгая носом и утирая слезы, потом он пожал каждому руку и перекрестил. Мальчики рассредоточились по повозкам, первая тронулась в путь. Давид всматривался в темноту, которая только, что поглотила ребят, крестил их путь, перебирая губами молитву. Выждав минут десять, тронулась вторая подвода. Давид снова крестил и молился. Подростки не жалея гнали лошадей, покидая родные места навсегда.

Сероп взял у Майрам Петра и предал его Давиду, ребенок смирно сидел, а глазенками смотрел на Майрам. Давид нашел в кармане сухой кусок лепешки и сунул ее мальчику. Лизу удобно уложили, накрыли одеялом, а Майрам с братишкой сели рядом с Лизой в подводу, щедро уложенную свежим сеном. Дети испуганно смотрели в сторону дороги. Священник достал из - за пазухи сверток, протянул его Серопу, сказал:

- Это столовое серебро, ложки, вилки и ножи, продашь на базаре и купишь еду, путь вам предстоит долгий, – взволнованно говорил Отец.

- Там же икона Божьей матери, пусть она вас спасет и покажет верный путь, – крестясь, продолжил говорить Давид.

- Спасибо Отец, ты настоящий герой, если мы выживем, я расскажу о твоем подвиге людям, – со слезами на глазах говорил Сероп.

Петя все это время сидел на руках и так внимательно слушал, словно все понимал.

- Может, мы Петра заберем с собой? – спросил Давида Сероп.

- Нет, он слишком мал, вдруг испугается чего, заплачет, а эти шакалы найдут вас по детскому плачу, – ответил Давид.

Прощаясь, мужчины обнялись, невольно в памяти Серопа возникло прощание с Крикором, он крепко прижимал к себе священника, как недавно обнимал родного отца. Сидевший на руках священника мальчик тоже обнял ручками Серопа.

- Живи сынок, за моего Левона живи, за всех убитых здесь детей – живи, – задыхаясь от слез, говорил несмышленышу Сероп.

Повозка тронулась. Давид долго стоял у дороги с Петей на руках, прислушивался и крестом «освещал» их путь. Стук копыт отдалялся, становился все тише и тише.

Давид пришел в пещеру, где до этого «яблоку» негде было упасть, теперь царила пустота. Священник положил спящего Петю рядом с Митей, а сам принялся молиться, кланяясь до земли, слезы текли ручьями, теперь, когда, все уехали, он мог их не прятать, дать волю чувствам.

Петр Мартиросов и Митя (Мкртыч) Мкртычян были у Давида еще долго. Он растил мальчиков, как собственных детей, привил им самые важные жизненные качества, научил их дружить, помогать слабым, уважать старших, жить по Божьим законам. Подрастая мальчики впитывали от Отца милосердие, стремление прийти вовремя на помощь.

Если мы хотим вырастить хороших людей, то непременно должны начинать с воспитания самого себя. Самое действенное воспитание детей – воспитание собственным примером. И если мы говорим ребенку: «Я взрослый, мне можно», будьте уверенны – ваш ребенок ждет, взросления с нетерпением, чтобы начать вашу «взрослую жизнь».

Отцу Давиду не было смысла прятать от детей свои пороки, жизнь его была простой и правильной, он никогда не унижал мальчиков. Они видели, как священник спасает людей и подрастая помогали ему, как могли: убирали в пещере, которая стала им домом, ухаживали за раненными, а когда стали подростками, добывали пищу и готовили ее. Не забывали о молитвах, заботились об их единственном Отце. Когда священник стал совсем немощным, а мальчикам исполнилось по 8 лет, он переправил их в Ленинаканский детский дом. Ребята пронесли свою дружбу через всю жизнь, были роднее родных. Друзья были разные по - характеру, гармонично добавляли друг друга: Петр, веселый, очень находчивый и порой отчаянный, мог найти выход из любой ситуации, любил рассказывать разные истории, а Митя спокойный немногословный, преданный и исполнительный. Проявлял особый интерес к изучению наук. Со стороны казалось, что если их соединить вместе, то получится идеальный человек.

Пути господние неисповедимы и все, что с нами происходит, неслучайно. Эти люди прошли испытания и выжили. Петя, впоследствии, стал моим дедушкой. Он рассказывал бабушке смутные воспоминания детства, о священнике, который находясь на своем месте совершал подвиг, спасая жизни людей.

«Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где живешь».

Продолжение следует.