Недотрога

­­­­ Михаил Скобцев поднялся на пригорок у околицы села и посмотрел на ровные ряды белых, покрытых шифером, домов. Вытесняют новые постройки старые саманные хаты под красной, выгоревшей на солнце черепицей. Скоро и следа не останется от прежней Глуховки.
Улица была освещена заходящим солнцем, которое подожгло лиловые края перистых облаков и медленно, словно огромная медаль из скифского золота, погружалось за темную стену лесополосы. Михаил отыскал родительский дом, приютившийся в зелени деревьев. Он отворил приятно скрипнувшую под рукой калитку и вошел во двор. Старался идти тихо, чтобы, как обычно, войти в комнату и удивить своим приездом родителей. Но не успел он подойти к деревянному крыльцу, как к его ногам откуда-то из-за сарая, гремя цепью, с лаем бросился пес.
— Тш …тише, —Михаил беспомощно замахал руками, припомнив кличку. — Тише, Джек, родню не узнаешь, память, видно, ослабела?
Скобцев потрепал пса по темной с отливом шерсти.
—Ты, меня тоже, дружок, прости, совсем было забыл, что ты стережешь дом моих стариков.
Джек узнал Михаила и радостно стал тыкаться холодным носом в его ладони. Михаил огляделся по сторонам, подмечая перемены, которые произошли с тех пор, когда он в последний раз был дома. В саду подросли молодые деревца, а под окнами, выходящими на улицу — много цветов — радость матери. Дом стал ниже или Михаилу после многоэтажных зданий из бетона и стекла, так показалось. Он отворил дверь в сени и вошел в горницу. В следующее мгновение увидел лицо матери. Она что-то стряпала на столе и, обернувшись на скрип двери. увидела сына. Замерла от неожиданности.
— Сыночек, Мишенька, — мать протянула к нему белые от муки руки. Боясь замарать на сыне костюм, както беспомощно приникла к нему головой. Из-под черного платка Скобцев увидел прядку седых волос. Стало очень жаль мать, тугой комок подкатил кгорлу. И он еще раз упрекнул себя за то, что так долго собирался в село. Причины, мешавшие приезду, теперь казались мелочными.
— Успокойся, мама, — неумело уговаривал он ее. Вытирая краешком платка глаза, Дарья Петровна торопливо произнесла:
— Чуяло мое сердце, что ты приедешь. Сегодня с утра во дворе петух пел, кошка в сенях умывалась. Я вот пышки заладила на молоке печь. Ты ведь любишь сдобу?
— Конечно,люблю. А отец где? — спросил Михаил, устало опускаясь на скамейку.
— Он скоро вернется, пошел за село траву косить. Мы ведь еще коровушку держим. Трудно корма доставать, лугов совсем не осталось.
Михаил слушал, с теплотой наблюдая, как под ловкими руками матери кусок теста превращается в круглую пышку.
— Ты, сынок, посиди, а я тебе сейчас холодного молочка из погреба принесу. Поди, устал с дороги.
Мать вышла и вскоре вернулась с глиняным кувшином в руке. Холодное, вкусное молоко освежило и сияло усталость.
— А вот и горячая пышечка, — мать,припеваючи, подала ее сыну. Михаил, как в детстве ел душистую пышку с молоком. Насытившись, встал,прошелся по комнате.
— Что-то маловата стала наша избушка? — улыбнулся он матери.
— Это ты, сынок, вырос, — Дарья Петровна ласково поглядела на ладную фигуру сына. — Нам давали новый дом, да мы не захотели переезжать.Он для нас ведь родной, родительский. Тепло и уютно в нем. Здесь мы тебя и Алену вырастили. здесь с отцом и помирать будем. Тебе, сынок, тоже пора гнездо вить, о внуке или внучке мечтаем.
Мать с затаенной надеждой поглядела на него и покачала головой:
— Молодость пройдет. Каждому делу свое время положено.
— Ничего, мама, будут у тебя еще внучата, — он обнял мать за плечи. — Пойду я отцу подсоблю. Давно в руках косу не держал.
Потеплело на душе у матери от этих сыновних слов. «Значит, не забыл он крестьянской работы, значит, живет в нем деревенский дух. Глядишь, и останется в селе. Легче будет коротать старость. При его уме да образовании и в селе работа найдется. И невесту я ему приглядела».
— Иди, а я пока управлюсь с пышками, — спохватившись, сказала она сыну, все еще охваченная радостными думами.
Отца, Ивана Андреевича,Михаил встретил за селом,где среди кустарников смородины и шиповника буйно росла трава. Остановился невдалеке,наблюдая как ловко старый Скобцев размахивает косой. В лицо дохнуло пряными запахами. Разбежались вокруг ромашки.
— Вжик- жик …— то ли поет коса, то ли плачут скошенные травы. Вот косарь остановился,смахнул рукой с лица пот.
— Отец! — крикнул Михаил и поспешил навстречу. Они крепко обнялись.
— Что же ты долго не заявлялся в село? Чай, и дом родительский не нашел? — упрекнул его отец. — Невесту из города часом не привез?
Михаил уклонился от ответа:
— Дай-ка, батя,косу, попробую, — и с озорством прочитал пришедшие на память есенинские строки:

Что же, дайте косу, я вам покажу —
К черту я снимаю свой костюм английский.
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий.
Памятью деревни я ль не дорожу?

— Поглядим, поглядим, на что ты способен, — подбодрил его отец. — На словах все мастера – умельцы, вот на деле …
Михаил  взял еще теплую от отцовских ладоней косу.Лихо размахнулся. Лезвие пошло неровно, срезая лишь верхушки стеблей, головки пестрых цветов – синих цикория и желтых сурепки, розового душистого горошка, белых ромашек …
— Эх, разучился, сынок,— сокрушенно покачал головой старый Скобцев, — Так ты мне косу собьешь. Пошли, мать нас заждалась.
Михаил все еще старался подчинить себе непослушную косу.
— Завтра-то день будет, — похлопал его по плечу Иван Андреевич. — Признайся, непривычно после чертежей,да циркулей держать в руках крестьянский инструмент?
— Ничего, отец, одолею.
— Это хорошо, что у тебя есть хватка.Было бы желание, а умение придет в работе, — отец захватил в охапку скошенную траву. — Гостинец коровушке Красуле.
В село возвращались вместе. Закат догорал где-то на краю земли. Из уютных под зеленой сенью деревьев дворов плыла музыка, лаяли собаки и перекликались петухи.
Михаил, молча слушая отца, вспоминал о детстве. Улица была пустынной. Вот пригорюнился старый колодец. Помнит Михаил, как подростком гонял сюда коров на водопой. Теперь колодцем не пользуются, и он постарел. Темный,омытый дождями сруб подгнил, печально свесил длинную шею журавль. Михаилу показалось, что теперь колодец жалуется каждому прохожему: «Забыли вы меня, забыли». Не одно ведро он утопил в его темной прохладе. Частенько тогда за это озорство перепадало от матери, а отец «кошкой», привязанной к концу веревки,отлавливал ведра со дна колодца.
Из раздумья Михаила вывели чьи-то торопливые шаги. Он поднял глаза и в приблизившейся стройной девушке с радостью признал свою бывшую соседку Настю Гуркову. Она, наверное, не узнала Михаила. Но все же, отойдя несколько шагов, оглянулась. Красивый овал и черты лица. Темные волосы были собраны в тугой узел.
— Настя, ты? — окликнул он девушку. Она остановилась. Увидев рядом с незнакомцем Ивана Андреевича, вспомнила:
— Неужели Миша, Михаил?
— Я, — зачем-то поправляя галстук, ответил Скобцев, не сводя с нее глаз. Настя подала ему руку.
— Здравствуй. Рада видеть тебя в нашей Глуховке. Михаил легко сжал Настины пальцы, почувствовав их теплоту. Она, немного смутившись, загадочно отвела взгляд в сторону.
— Изменилась ты, повзрослела и похорошела, — с нежностью в голосе произнес он, не торопясь разминуться. Отец уловил пристальный взгляд сына и дернул его за рукав.
— Пошли,— сердито проговорил он.
— Ладно, я тоже пойду, — усмехнулась Настя и простучала каблучками. Подходя к калитке, Иван Андреевич замедлил шаг:
— Ты того, Михаил, не слишком на Настю заглядывайся. Девка она видная, да речи о ней по селу разные ходят. То с одним, то с другим хлопцем ее встречают. Такая, как она, своей красотой любому голову вскружит. Держись от нее подальше. Вот тебе мой отцовский совет.
— Это, отец, наверное, глуховских старух сказки. Злые языки, которые страшнее пистолета, — усмехнулся он. – В городе на такие отношения смотрят проще.
— В селе каждая девка на виду, — рассердился отец. «И то верно, — подумал Михаил. — Давно я не знаю Настю. Много воды утекло с тех пор, когда в одну школу полевой тропинкой ходили. Но она была девчонкой и не привлекала его внимания. А теперь первая красавица на селе. Того и гляди,укатит в город, а там много соблазнов и пороков. Все может случиться».
На Михаила наплыло чувство легкости, и в то же время проникла в сердце грусть об уходящем, дорогом. Что привело его в село? Отчий ли дом, память ли о детстве? А может, она, Настя, пробудившая в его душе теплые воспоминания. Он встал на рассвете. Услышал шаги матери, спозаранку хлопотавшей на кухне.
— Ты бы, сынок, еще маленько отдохнул, а я вам с отцом завтрак приготовлю, — увидев Михаила, проговорила Дарья Петровна. — Сегодня ведь воскресенье,можно и поспать. Впрочем, у тебя ведь отпуск. Михаил прошел к отцу в сарай,откуда доносилось тихое мычание Красули. Иван Егорович положил в кормушку охапку сочного разнотравья.
— Пойду я прогуляюсь за село. Ты мне косу дай, — попросил он.
— Решил все же стать заправским косарем, — усмехнулся отец. — Авось, в городе сгодится, газоны стричь.
— Решил, — Михаил взял косу, легонько провел бруском по лезвию.
Наскоро позавтракав, Скобцев пошел за околицу на лужайку с кустарниками. Коса запела,поблескивая в лучах. Разнотравье влажное от росы легко ложилось под лезвием. «Получается, — радовался Михаил. — Не утратил прежних навыков».
Солнце начинало припекать. Позади себя Михаил услышал девичий смех. Резко обернулся. Возле куста дикой смородины, усыпанного мелкими черными ягодами, стоял Настя. Она была в розоватом, что и вчера, платье. Девушка срывала с ветвей ягоды, и они блестели у нее на ладони, словно бусинки.
— Упарился, отдохни,— посочувствовала она.— А то похудеешь и городская жена не признает?
— Какая еще жена? — удивленно приподнял он брови.
— Наверное, есть? — девушка пристально поглядела на- него и добавила. — Если не жена, так невеста или любовница?
Михаил молчаливо вытер пучком сочной травы мокрое лезвие косы. Подошел к Насте.
— Чем ты здесь занимаешься? — спросил он.
— Смородину ем, — быстро ответила она. Михаил улыбнулся, подмечая находчивость девушки - в карман за словом не полезет. Неожиданно смутился и наступила пауза.
— Почему замуж не выходишь?
— Жениха нет, подходящего, достойного, — взметнулись ее темные ресницы. — А без любви никакой в жизни радости…
—Что же так?
Настя пожала плечами.
— Работаешь где? — спросила она его в свою очередь.
— На заводе инженером-программистом,  в отпуск приехал.
Он набрал в горсть ягоды и полакомился. Ощутил приятный привкус смородинового сока.
— Действительно, хороша, — улыбнулся он Насте.
— Послушай, Миша. Пошли на пасеку к деду Кирюхину, — предложила девушка. — Он добряк, майским медом угостит.
— Предлагаешь вначале медовый день, но я с тобой согласен на месяц, — пошутил он, и тут же сам смутился, видя, как она вся вспыхнула, стыдливо опустила глаза.
— Прости, Настенька, я не хотел тебя обидеть, невольно получился такой каламбур. Знаешь,мне с тобою очень хорошо.
— Успел обо мне наслушаться всяких небылиц, — упрекнула Гуркова. — А я до сих пор недотрога и это многим не нравится. Но на чужой роток не набросишь платок …
Настя, преодолев смущение, вдруг бросила в Скобцева горсть смородины и крикнула:
— Попробуй, догони!
Ветки кустарника цеплялись за края ее платья, хлестали по загоревшим икрам ног. Она, весело смеясь, оглядывалась на Скобцева, звонким смехом манила за собой. «Вот ребячество», — подумал Михаил, однако устремился за девушкой. Догнал ее и обнял за талию, ощутил упругость молодого горячего тела.
— Пусти, пусти, — испуганно прошептала она и выскользнула из кольца его рук. И вдруг загрустила. Шла, изредка поглядывая на Михаила. В разросшейся траве едва проглядывала тропинка.
До пасеки оставалось не более километра, когда на проселочной дороге показалась повозка. Лошадь бойко перебирала ногами. Сидя впереди деревянной бочки, ею правил подросток с вихрастым рыжим чубом. Он лихо крутил в воздухе концами собранных в руку вожжей. Поравнявшись с Михаилом и Настей, придержал лошадь.
— Если на пасеку, то садитесь, подвезу. Председатель,вот велел воду для пчел завезти, — сообщил парнишка. Михаил и Настя пристроились на повозке. Возница остановил лошадь у самых дверей сторожки. На шум вышел старик с белой редкой бородкой. Михаил помог- старику наполнить емкость привезенной водой. Отвернул медный краник и выскобленный в толстой доске желобок наполнился прозрачной водой. Мгновенно слетелись пчелы. Кирюхин пригласил гостей в сторожку.
— Угощайтесь, — он налил из большой кружки в тарелку золотистый и прозрачный, как янтарь, мед и похвалился. — майский. А для тебя, Михаил, я припас медовуху, от которой голова светлая, а ноги пьяные. Подросток с восторгом уминал дедово угощение.
— Теперь каждый день сюда буду ездить, — шептал он и огорчался что ему еще предстоит ехать в бригаду. Насытившись всласть,парнишка вышел из сторожки, и скоро, донесся его воинственный крик. Повозка с бочкой покатила дальше. Настя и Михаил лакомились не спеша. Старик набил самосадом свою видавшую виды трубку. Синий дым обволок его морщинистое лицо.
— Помню я, как вы на пасеке шкодили,а теперь, глядя, как выросли и не признал. Михаил солидный мужчина, а Настя — красавица,невеста на выданье.
— Время не стоит на месте, — ответила Настя, откладывая в сторону ложку. Михаилу вспомнилось, как в детстве он иногда приходил домой с распухшим от пчелиных укусов лицом. Они поблагодарили старика за угощение. Душисто пахло сеном. Давно Михаил не вдыхал такого пряного запаха. Он сел на бревна, лежащие у стога. Гуркова опустилась рядом. Кирюхин пошел к ульям проверить соты.
— О чем задумался? — Настя тронула Михаила за руку.
— О нас с тобой, — ответил он и словно впервые увидел ее серые с бирюзовым оттенком глаза. Скользнул взглядом по ее загоревшим стройным ногам и невольно протянул руку, чтобы обнять девушку за плечи. Но она строгим взглядом остановила его: «Не шали».
Михаил смущенно одернул руку.
— Наслушался обо мне много? Мол, доступная и безотказная? — спросила она мягче, чтобы как-то сгладить свою резкость.
— Вот ты какая, Настенька, недотрога— ласково прошептал Михаил.
— Какая уж есть, — тихо ответила она.
Домой Михаил пришел, когда солнце перевалило за полдень. В бочке, наполненной дождевой водой, обмыл лицо. Иван Егорович встретил его сухо. Взял из рук сына косу.
— Ты что же, сын, срамить нас приехал? — сердито спросил он Михаила. — Мальчишку бы постыдились. Прогуливаются средь бела дня. Мало ли у Насти женихов, и он туда же.
— Отец, как ты можешь так отзываться о прекрасной девушке. Ее здесь из зависти сплетнями затравили, — огорченно вздохнул Михаил.— Плохо вы Настю знаете, распустили слухи и сами же им верите.
— И что ты в ней нашел? Есть и другие девки в селе — любую выбирай и хоть завтра под венец.
— Никак женить меня хочешь, отец?
— Будет вам ссориться, — вышла на крыльцо Дарья Петровна. — Сынок отдохнуть приехал,а ты его укорять.
— Знаем, что говорим, — недовольно ответил старый Скобцев.
— Косить-то научился, аль времени не было?
— Малость накосил, скоро сено можно будет сгребать в копну, — задумчиво произнес Михаил. «Настя, Настя, разворошила ты память, — подумал он. — Наполнила сердце непонятной истомой».
Он долгим взглядом провел по полыхавшим в палисаднике цветам.
— Уж лучше бы тебе не ходить за Настей, — Дарья Петровна с женской жалостью поглядела на сына. — Приворожила она тебя травами к себе. У нее бабка колдунья, знает всякие отвары из трав и наговоры. Наверное, эта магия и ей по наследству передалась.
— Если она волшебница или колдунья, то почему страдает от одиночества? Давно бы уехала в город и какого-нибудь богача к себе приворожила? — спросил Михаил, улыбаясь. Мать не смогла возразить.
— Не волнуйся, мама, все будет хорошо,— успокоил ее Михаил,с радостью думая о предстоящем встрече  с Настей. Твердый, уверенный голос сына успокоил мать. Ее лицо посветлело. Она любовалась Мишенькой. В ее памяти он все еще был босоногим мальчишкой, убегающим на рассвете по росистой траве в поле…
При очередной случайной встрече Скобцев назначил недотроге свидание. И по  загадочной улыбке Насти  понял, что она согласна.